Евгений Устюгов: Масс-старт все бежали так, будто это — последняя гонка в жизни

Опубликовано: Журнал №50

СПУСТЯ 16 ЛЕТ ЕВГЕНИЙ УСТЮГОВ ВЕРНУЛ МУЖСКУЮ СБОРНУЮ РОССИИ НА ВЫСШУЮ СТУПЕНЬ ОЛИМПИЙСКОГО ПЬЕДЕСТАЛА

Трудно переоценить значение этой золотой медали — первой медали наших биатлонистов в Уистлере. Шесть гонок провела сборная России, и ни разу российские спортсмены не поднимались на пьедестал. Такого не было за всю историю Олимпийских игр. Евгений Устюгов снял проклятие с нашей команды: он не просто завоевал «золото», первое для мужской сборной России за 16 лет, он также вписал своё имя в «клуб зеро» — неформальное сообщество биатлонистов, завоевавших высшую награду без единого промаха. 

— Жень, какие воспоминания у тебя связаны с Олимпийскими играми, которые ты смотрел еще по телевизору? 

— Первая Олимпиада, которую я осознанно смотрел, это Игры в Нагано. В 1997 году я начал заниматься биатлоном, «загорелся», заразился этим видом спорта и внимательно следил за соревнованиями. У меня даже где-то есть записи гонок на видеокассетах, до сих пор помню индивидуалку, где с одним промахом победил Ханеволд. Остальные гонки помню не так хорошо, а эта почему-то запомнилась, тогда долгое время лидировал итальянец с четырьмя нолями, а затем под конец Ханеволд его опередил. И еще так получилось, что очень много моих знакомых побывали на той Олимпиаде — из-за того, наверное, что Япония не очень далеко от Красноярска. Так что я не только смотрел Игры по телевизору, но и впитал много рассказов о них. Игры в Солт-Лейк-Сити произвели уже совсем другое впечатление, не такое яркое, потому что слишком много было допинговых скандалов и прочей неразберихи. Олимпиада в Турине для меня вообще осталась в тени моих собственных выступлений. В 2006 году я ездил на первенство мира среди юниоров в США, успешно выступил там (два «золота» и «серебро» — прим И.Т.), а Олимпиада началась практически сразу после моего возвращения. Смотреть — смотрел, тем более, что с некоторыми участниками я уже был знаком лично, но мало что запомнил.

— Ты упомянул 2006 год, твое выступление на первенстве мира в Америке. В то время ты еще не прикидывал, как мог бы выступать, окажись ты в Турине? 

— Такие мысли, конечно, посещали, но я понимал, что в «мужиках» совершенно другой уровень конкуренции. Я помню, что в том сезоне мой ровесник Свендсен отказался от участия в юниорском первенстве мира ради Олимпиады. Выступал также по «мужикам» Клемен Баэур, может быть, кто-то из чехов, но высоких мест они не занимали, и я понимал, что гоняться в элите в нашем возрасте еще рановато. 

— В 2006 году ты хоть раз пересекался на соревнованиях со Свендсеном? 

— Нет, ни одной гонки в том сезоне мы вместе, к сожалению, не бежали. 

— Когда пришло сознание того, что ты сможешь добиться права бежать в Ванкувере? Может быть, после какой-то конкретной гонки или этапа Кубка мира? 

— К сожалению... Хотя нет, наверное, к счастью, такие мысли пришли ко мне довольно поздно — когда появились призовые места на этапах Кубка мира. То есть пока я не попадал в призы, я не ощущал себя полноправным кандидатом на участие в Олимпиаде.

— Вместе с первыми подиумами к тебе довольно неожиданно пришла и желтая майка лидера Кубка мира. Насколько важно было для тебя сохранить лидерство в тотале до начала Игр? 

— Мне было абсолютно всё равно, в какой майке выходить на старт. Но, как говорится, что ни делается — к лучшему. На предолимпийском этапе в Антхольце у меня произошел казус с винтовкой — открутился крепеж заплечных ремней. Во многом из-за этого я и отдал лидерство Фуркаду-старшему после заключительной гонки этапа. Когда я подошел в финишный городок одеваться, мне сказали одну вещь: те, кто ехал на Олимпиаду в желтой майке лидера, никогда не побеждали там. Казалось бы, какая разница, что там было раньше... Но в голове это отложилось, и я подумал: хорошо, что я еду не первым номером. А Фуркад не выдержал этого давления. Он, безусловно, сильный спортсмен, но он сломался под грузом этой желтой майки. 

— После этапа в Антхольце до Олимпиады оставался целый месяц. Удалось ли тебе в это время как-то отвлечься, не думать об Играх? 

— Вообще не думать об Олимпиаде было просто нереально. После завершения предолимпийского этапа мы остались в Антхольце на небольшой сбор. Там никакого страха или мандража еще не было. Потом мы приехали в Москву на экипировку — в столице все другие эмоции перекрывала какая-то радость и восторг. А вот когда мы прилетели в Канаду на сбор, лично у меня Олимпиада из головы уже вообще не выходила. Когда засыпал, в голове внезапно вспыхивала мысль: «Скоро же бежать! Как бежать? Куда бежать? Зачем бежать?». Я постоянно себя успокаивал: «Что ты переживаешь? Еще 10 дней, еще много времени, сейчас-то расслабься, тренируйся». И это было каждый день до тех пор, пока не начались гонки. Очень тяжелое состояние, которое кого-то ломает, а кого-то, наоборот, делает сильнее. 

— Тебя, по всей видимости, не сломало? Как проходил тренировочный процесс? 

— Помимо психологических трудностей, хватало и других. Ведь мало того, что нас перевернули «вверх ногами», перенеся через добрый десяток часовых поясов, так еще и подняли на высоту 1.600 метров. День на третий мы с Иваном Черезовым ходили на тренировке по трассе как два мешка и ничего не могли сделать. Организм был в ужасе от происходящего. 

— Ты сами гонки помнишь? 

— Да, все гонки хорошо отложились у меня в памяти. 

— А первая официальная тренировка? Ведь многие «перегорают» именно на ней.

— Официальную я на самом деле не помню. Видимо, у меня информация о гонках заполнила все свободное пространство в голове... Реально даже не помню (с удивлением), вот ты спросил, я пытаюсь что-то вспомнить, и не могу. Наверное, все действия на тренировке уже настолько доведены до автоматизма, что в памяти не откладываются. 

— Как спал перед спринтом?

— Как убитый. Никаких нервов, никаких лишних мыслей не было. Видимо, я уже так привык к этому предстартовому мандражу, который преследовал меня со времени прилета в Канаду, что в последнюю ночь о нем забыл. А вот когда проснулся, ощущение было совсем другое — уже и сердце колотилось, и волнение чувствовалось. 

— За всю жизнь ты пробежал не один десяток важных гонок, и, наверняка, у тебя уже сложился определенный порядок действий перед стартом. Начиная с подъёма и завтрака, и заканчивая выходом в стартовые ворота. Удалось ли тебе в этот раз сохранить привычный распорядок, или чувствовалась растерянность? Ведь при такой нервотрепке немудрено что-нибудь забыть. 

— Если я что-то забываю в номере, например, ремень или очки, это означает, что день сложится не самым лучшим образом. То есть выиграть соревнования при таком развитии событий точно не получится. Причем возвращаться, смотреться в зеркало или совершать еще какие-то контрдействия уже не поможет. В день спринта было все нормально, я взял все необходимое и вышел. Хотя, кто знает... может, забудь я что-нибудь дома — выступил бы лучше (смеется). 

— Позавтракал с аппетитом? 

— Завтрака как такового у нас не было, так как не было времени добираться до столовой. Еду по утрам нам приносил массажист Григорий Григорьевич Шишкин. Встанет пораньше, сходит на зарядку, позавтракает где-нибудь и заодно нам еды принесет. 

— Какой номер у тебя был на спринте? 

— 24-й. 

— По поводу номеров у тебя никаких суеверий нет? 

— У меня был один интересный сезон, когда я три или четыре раза стартовал, по-моему, под 37-м номером и неизменно выигрывал. Правда, бегал я тогда на российском уровне, но, тем не менее, такое было.

— Ну и поехали. Спринтерская гонка — вспоминай, рассказывай.

— Стартовал, разогнался, с нулем прошел первый огневой рубеж, все по тактике, правда, маленечко сильно выложился на первом круге. И вот когда я был примерно на середине второго круга, пошел дождь — это было просто невыносимо. До выезда на второй рубеж дождь лил как из ведра. Когда я изготовился на стойку, я понял, что практически ничего не вижу: с мушки капает, с прицела капает... Стрельнул я, конечно, отвратительно — два штрафа, отмотал круги и понял, что сил у меня реально нет. Плюс к этому из-за кардинальной смены погоды «встали» лыжи. Как говорили потом сервисмены, на каждом спуске я проигрывал сам себе около 40 метров по сравнению с первым кругом. Тем не менее, за последний круг я выложился, как только смог. В физическом плане это была очень тяжелая гонка. 

— А в психологическом? Непросто, наверное, по подсказкам тренеров отслеживать неуклонно растущее отставание от лидера? 

— На самом деле все подсказки тренеров были уже бесполезны. Я сам понимал и чувствовал, как катят лыжи, и как они катили на предыдущем круге. И так было понятно, что с круга ты проиграешь сам себе секунд 40. В глубине души я, конечно, надеялся, что первые номера тоже зацепило, но оказалось, что 10 человек успели проскочить. 

— Какие чувства были после спринта? Разочарование, обида на судьбу, на погоду? 

— Когда ехал в Ванкувер, внушил себе, что на Олимпиаде многое будет решать случай. То есть, как оно должно быть — так и будет. В пример себе я приводил выступление Бергера на чемпионате мира по лыжным гонкам. Никто же тогда не мог предположить, что пойдет снег, и Ларс, стартовавший в первых номерах, станет чемпионом. Так же и здесь, только может еще что-то худшее произойти. Так что этот снег с дождем на спринте не стал для меня сюрпризом. Я ни капельки не удивился, а подумал, что значит, так оно и должно быть, так и надо. Я же на Олимпийских играх — и это нормальное явление. Я нисколько не разочаровался. Плохо, конечно, что без медали, но как таковой обиды и досады на погоду у меня не возникло. 

— Зато, откуда ни возьмись, появились дополнительные силы на гонку преследования. Там ты показал лучший ход. 

— Про пасьют вообще отдельная история. В секунде за мной стартовал Бьорндален, правда, не сразу — между нами втиснулся еще швейцарец Халенбартер. Продумывая тактику на гонку, я был уверен, что норвежец пойдет в высоком темпе, я его пропущу, сяду на хвост, благодаря чему сэкономлю силы на первом круге. Получилось все несколько иначе. Я со старта пошел довольно быстро, но, несмотря на это, вскоре меня обошел Халенбартер, причем сделал это настолько смело и уверенно, что меня это маленько подстегнуло. Мы доехали до первого подъема, где уже я начал показывать на что способен. И настолько завелся, что к первому рубежу догнал Ивана Черезова, который стартовал в 20 секундах передо мной. Раньше я никогда так не начинал. Думаю, ну ладно, раз уж я так пошел, значит пойду так до конца, то есть решил сделать акцент на ход, решил ногами отрабатывать каждый участок дистанции в полную силу. И вот так довольно сумбурно у меня вся гонка и прошла: обгонял соперников, промахивался и уходил на штрафные круги, снова обгонял тех же соперников, и в итоге остался при своем 15-м месте. 

— То есть ты не успевал на рубеже переключаться с гонки на стрельбу? Мысленно все равно находился на дистанции? 

— Да. На первом круге произошел вот этот тактический сбой, и полностью весь акцент переключился на ход, а не на стрельбу. 

— На индивидуальную гонку тебя напутствовал Александр Легков. По крайней мере, так он рассказывал. 

— Да, получилось так, что в первых двух гонках я был 15-м. Он тоже дважды занял 15-е место. Когда я шел на индивидуальную гонку, он сказал: давай, каким будешь ты, таким и я буду в дуатлоне. В итоге так и вышло: я стал четвертым, и он остановился в шаге от медали. Жаль, на 50-километровую дистанцию наша примета уже не подействовала.

— Да уж, после ваших четвертых мест на вас обоих было страшно смотреть, когда вы давали экспресс-интервью телевидению. Причем и у тебя, и у Саши медаль уплыла буквально из рук.

— До сих пор помню этот момент. На гонку я настраивался таким образом, чтобы, несмотря ни на что, делать акцент на стрельбу. Стартовал я медленнее, чем обычно, и это неудивительно — все мысли были только о стрельбе. А чаще всего на 20-километровой гонке бывает так, что темп, взятый со старта, увеличить потом крайне трудно. Так вышло и у меня, отрыв от лидеров с каждым кругом нарастал, и я ничего с этим поделать не мог. Возможно, если бы со старта я взял темп повыше — мог бы выиграть и с одним промахом.

А по поводу интервью телевидению... Обычно интервью на финише даешь, стоя спиной к стрельбищу и табло, но в этот раз у телевизионщиков что-то пошло не по плану, и я стоял лицом к табло. Моя фамилия при этом находилась на третьей строчке, причем, по моим оценкам и по оценкам журналистов, вклиниться в тройку уже никто не мог. И вот я, такой счастливый и довольный, отвечаю на вопросы, и в этот момент финиширует Новиков.... Мягко говоря, ощущения были неприятными. Причем я видел, что один-единственный промах отбросил меня с первого места на четвертое. То есть лишил не только «золота», но и какой-либо другой медали. Отвратительные эмоции.

 — Ты помнишь, почему допустил этот промах? 

— Это был не последний и не первый выстрел. Не помню, почему промахнулся. Цену выстрела я понял, а вот по какой причине не попал — затрудняюсь ответить. Сейчас я плавно к масс-старту, кстати, перейду. Четыре года назад у меня была похожая ситуация на юниорском первенстве мира. Точно так же один промах отбросил меня с первого на четвертое место. И помню, на разминке перед следующей гонкой я ехал и думал: «Как же так? Один-единственный выстрел. Женя, тебе давался такой шанс, и ты его не использовал. Да, впереди еще есть гонки, но не факт, что вновь будет такой реальный шанс». Такой шанс мне представился как раз в следующей же гонке, и я ее выиграл. Видимо, тогда я не понял цену того единственного промаха, раз вновь допустил такую ошибку. И вот в Ванкувере на разминке перед масс-стартом я еду и думаю: «Как же так? Один-единственный выстрел. Женя, тебе давался такой шанс... СТОП! Где-то это уже было!» И вот с такой хорошей ноты, с таких приятных воспоминаний у меня начался масс-старт. Была какая-то внутренняя уверенность в том, что сегодня что-то будет. 

«ЗОЛОТО»        В 1991 году распался Советский Союз. Поэтому зимой 1992 на Играх в Альбервилле выступала объединённая команда СНГ (EUN), куда входили спортсмены нескольких независимых государств — бывших союзных республик. Сборная России впервые приехала на следующие Игры — в Лиллехаммер. Тогда биатлонная олимпийская программа состояла из двух личных гонок (спринт и 20 км у мужчин) и эстафеты. На первых Играх сборная России выступила блестяще, выиграв два личных «золота» из двух возможных: Сергей Тарасов стал олимпийским чемпионом в индивидуальной гонке, а Сергей Чепиков выиграл спринт. С тех пор российские мужчины на высшую ступень олимпийского пьедестала не поднимались. И вот оно, олимпийское «золото», вновь в руках российского парня. Елена КОПЫЛОВА

— Было видно, что эта уверенность не слишком помогала в мясорубке на первом круге. 

— На самом деле, такое я видел впервые. Масс-старт все бежали так, как будто это — последняя гонка в жизни. Готовы все сделать, лишь бы вырвать хотя бы еще одну позицию, еще один метр дистанции. Когда я начал бегать свои первые масс-старты на этапах Кубка мира, один мой хороший знакомый сказал мне: «Будь наглее!». А ведь до этого я почти два года масс-старты не бегал и успел отвыкнуть от этих гонок. Тем более, раньше я выступал совсем на другом уровне. Тогда я вел себя довольно демократично, если кто-то лезет, думал: «Ну и лезь, что с тобой поделаешь». На соревнованиях ранга Кубка мира надо действовать совершенно по-другому. До Олимпиады я успел три-четыре раза пробежать масс-старт, и какие-то азы усвоил. Теперь, если меня подрезают, я не молчу — я кричу, могу даже матом. Первый круг — это самый настоящий муравейник, и как ты его преодолеешь, так и пойдет вся гонка. Если ты выскочишь хорошо, покричишь на кого-нибудь, кому-нибудь, может, даже настроение испортишь в этот мо-мент — то таким образом создашь себе хороший эмоциональный фон.

— Первый круг удался, а дальше — все по тактике? 

— Что интересно, второй, третий и четвертый круги я не помню вообще. Даже если буду смотреть по телевизору повтор — не вспомню. У меня отложились первый и последний круги, а по поводу середины даже ничего рассказать не могу. 

— Когда с последнего рубежа уходил — сомнений в победе, наверное, уже не было? 

— Передо мной был только словак Хурайт, я решил сразу обходить его и убегать, поскольку я больше боялся тех, кто идет за нами. Догонять соперника, видя его спину, намного проще, чем убегать — поэтому у меня был некоторый страх перед преследователями — я даже не знал, кто там сзади, и как они себя чувствуют. Поэтому я сразу же обогнал Хурайта и побежал, что было сил, до самого финиша. У меня была мысль такая, что я умру, но не отдам первое место. Кто бы там ни был, свой цели я добьюсь.

— Слава богу, умирать не пришлось, и сражения с выдающимися спринтерами на финишной прямой удалось избежать.

— Причем таких спринтеров — масса, и я по сравнению с ними еще ребенок. Что касается финишных прямых — над ними мне еще предстоит много работать, ведь у сильных соперников на финише я еще ни разу не выигрывал. И на Кубках мира сколько раз я с Ландертингером зарубался — обыграть его не мог. Причем у нас с ним такое отношение друг к другу, что за какое бы место мы ни бились, хоть за 30-е — будем сражаться до последнего. Для меня все схватки пока оказывались безуспешными. 

— Давай перейдем к эстафете. Твое место на последнем этапе было бесспорным? 

— И я, и Максим Чудов на последнем этапе олимпийской эстафеты могли бы совершить несвойственные нам ошибки. Выбор в мою пользу был сделан потому, что у меня уже была медаль, и я был намного спокойнее. Тем не менее, выступать на последнем этапе мне было довольно страшно. Да, я знал, что даже если пойду пешком — дальше третьего места мы не опустимся. Но вот эта боязнь ответственности... Преодолеть ее можно только через опыт ответственных стартов. А неудачи в эстафетных гонках сломали немало сильных спортсменов, например, у некоторых немок выработался комплекс — боязнь эстафет в целом, и последнего этапа в частности. 

— Вспомни драматичный эпизод с твоим падением. Что там произошло? 

— Зацепился носком лыжи за сугроб... Я знал, что если на этом подъеме хорошо отработать выход и убежать от соперника, то у него практически не будет шансов меня догнать — и решил воспользоваться этим. Я смотрел много раз в повторе, я помню, как все это происходило. Когда я взвинтил темп, Зуманн, по большому счету, уже сдался, и мне оставалось только сохранять скорость. Ну а когда произошло это досадное падение, я даже не знал, что мне дальше делать. Знал только, что самое главное — не суетиться. Я понимал, что Зуманн никуда не попрет, а будет ждать финишную прямую. Падение вообще очень неприятная штука: сбивается пульс, дыхание, мгновенно забиваются мышцы. Но в первую очередь тяжело морально: готовился к этому рывку, настраивался — и упасть на ровном месте... Бьет, конечно, по голове.

— Таким образом, ты преподнес Зуманну щедрый подарок, которым он не преминул воспользоваться. Даже два подарка: когда заковырялся на стойке, и когда затем упал на подъеме.

— Ты не забывай, что сначала Зуманн преподнес мне подарок тем, что ушел в круг на лежке. Я им не воспользовался. Я понимал, что Бьорндалена не догнать — на эстафете у него нервы, словно канаты. Несмотря на это, я погнался за ним, стал что-то выдумывать... а надо было просто делать привычную работу. «Серебро» было практически у меня в руках, и, конечно, досада от поражения присутствует. Хотя Ваня Черезов после финиша сказал мне: «Жека, не переживай, ничего в этом такого нет. Это командная гонка, бились все до конца. Главное, что она закончилась с медалью. На Олимпиаде четвертого места не существует — есть только три, и хорошо, что мы вошли в эти три».

Кристоф ЗУМАНН:
У РУССКОГО БЫЛО НЕМНОГО ШАНСОВ СО МНОЙ СПРАВИТЬСЯ

«Гонка напоминала американские горки. Я то низко падал, то высоко взлетал. Начал свой этап здорово, чувствовал, что сил полно. Но на лёжке со мной случился конфуз — первые четыре патрона ушли в «молоко». В тот момент готов был выпустить пятый патрон в себя, лишь бы не ощущать этого позора. Однако на стойке мне удалось собрать нервы в кулак и отстрелять чисто, а на последнем круге я сумел опередить моего соперника из России. Так что всё закончилось хорошо. Мне немного повезло: он начал было обходить меня на подъёме, но споткнулся и упал. На финишную прямую мы приехали вместе, а это уже моя вотчина. У русского было немного шансов со мной справиться: если вы не в курсе, я в прошлом — спринтер». www.biathlonworld.com

— После масс-старта до эстафеты было пять дней. Если бы было не пять, а два дня, как у женщин, ты бы успел восстановиться психологически? 

— Я сейчас скажу не только за себя, а за многих спортсменов, кто ждал эту эстафету: лучше бы она была через два дня. Поначалу я думал: «Пять дней! Мы хорошенько отдохнем, восстановимся». На самом деле мы пребывали в каком-то «коматозе» от этого ожидания, психологически очень тяжело ждать. А отойти от победы... Думаю, двух дней хватило бы за глаза. 

— Ладно, хватит о гонках. Тем более, что беседа перетекла в сослагательное наклонение. Лучше поделись своими впечатлениями от Канады. 

— В Северной Америке я был уже в третий раз. Первый — в 2006-м на первенстве мира среди юниоров, затем в прошлом году на предолимпийской неделе, и вот сейчас. Всегда приезжаю туда с большим интересом. У тамошних жителей совсем другой менталитет, отношение к людям, к окружающим вещам. Иногда полезно выехать посмотреть, как живут люди на других континентах. Первое, что мне бросается в глаза, когда я приезжаю в Канаду или Америку — максимализм. У них все должно быть большое. Если автомобиль — значит большой, роскошный, с большим объемом двигателя. Если супермаркет — то огромный, устанешь его обходить. Еда — большими пачками, стиральный порошок — в гигантских пакетах. Даже кровати в номерах такие, что я со своим ростом могу лечь поперек и еще руки вытянуть, и до краев не дотянусь. 

— Такие условия были у всех спортсменов? 

— По этому поводу у меня есть интересная история. Мы должны были жить вместе с женской командой в коттедже, где расположены шесть двухместных номеров. То есть как раз получается 12 человек. Руководство СБР решило, что всем будет намного уютнее, если снять для женской команды тот дом, в котором девушки жили на сборе. Олимпийский комитет пошел нам навстречу, и мы жили отдельно. В 12-местный дом мы заехали всемером: шестеро спортсменов и массажист. Григорьича к нам подселили специально, чтобы мы круглосуточно могли к нему обратиться. Все жили в одноместных номерах, только Антон Шипулин с Витей Васильевым — в двухместном. Я сдвинул две кровати, и у меня получилось огромное спальное место. Это была предыстория, слушай дальше. Я лично знаком со скелетонистом Александром Третьяковым, поскольку он мой земляк. И вот когда мы прилетели в Красноярск с Олимпиады, на пресс-конференции нам задали вопрос об условиях проживания. Ольга Медведцева, не стесняясь, рассказывала, что мы жили по одному в номере, что Женька вообще кровати сдвинул... Кто-то спрашивает, Александр, у Вас все было так же? Саша отвечает: «К сожалению, у нас все было не так. Когда мы приехали, нам не хватило места. Нам поставили сарай и заселили всех туда». Я был в шоке от этой ситуации. Он мог бы прийти жить ко мне, спать на второй койке. Но о том, что есть такая возможность, во время Олимпиады мы не знали. 

— Давай подведем итог нашей беседе. Какой все же для тебя останется в памяти эта Олимпиада? 

— На данный момент в моей спортивной жизни это самое яркое событие. Мы продолжаем тренироваться дальше, цели поставлены: Сочи, чемпионат мира в Ханты-Мансийске. А Олимпиада запомнится тем, что она была первой в моей жизни, что я завоевал на ней две медали, звание олимпийского чемпиона. Да и все нюансы проживания, питания, все мелочи — они тоже запомнятся. 

Беседовал Илья ТРИФАНОВ,
Москва, июнь 2010