Ольга Зайцева: Когда эстафету принимала у Ольги, меня вдруг ка-ак затрясло! У меня никогда такого не было, никогда!

Опубликовано: Журнал №50

С Ольгой Зайцевой мы встретились в Москве спустя почти полгода после Олимпиады. Отсюда и первый вопрос был — вспоминает ли она сейчас, посреди лета, минувшие Олимпийские игры?

— Помните свои ощущения от гонок, между гонками?

— Да, конечно. Просто так, без повода, не вспоминаю, но когда разговариваешь, общаешься, то, естественно, всё в памяти всплывает. Если посидеть, вообще можно вспомнить все в подробностях, едва ли не час за часом. А когда смотришь видео или фотографии, сразу накатывают эмоции — те же, что были пережиты тогда.

— Какая гонка особенно запомнилась?

— Каждая гонка по-своему была трудной и особенной. Физически труднее остальных был, наверное, пасьют и последний круг в спринте. Хотя функционально я была хорошо готова. На старте спринта вообще помню, мне показалось, что я никогда так не стартовала, вообще никогда в жизни. Я прямо летела, или это было такое облегчение, что наконец-то закончилось ожидание и начались гонки. У меня такой был первый круг, я думала, что вот буквально сейчас взлечу. Потом, конечно, устала, и последний круг был уже тяжёлым и осмысленным: терпеть, терпеть.

В гонке преследования тоже было тяжело, к тому же я выбрала немного не те лыжи. Выбрала сама, из нескольких пар, так что сама виновата, но от этого было не легче.

— То, что спринт и преследование оказались без медалей не только для вас, но и для всей команды, повлияло на настроение перед индивидуальной гонкой?

— Да, конечно, повлияло. Мы вообще все были расстроенные. Такое было чувство, медалей нет, ничего нет. Нужны медали. На гонку я настраивалась так, чтобы все забыть, отключиться. Мол, как будет, так и будет. Настраивалась, настраивалась, такое было желание бежать, а потом пришла на первый рубеж и сразу две штуки мимо. В гонке это же две минуты штрафа, практически невозможно отыграть. И всё, уже совсем с другим настроением дальше поехала (смеется). Вообще, не спринт и пасьют, а именно индивидуальная гонка стала переломным моментом в настроениях. Там ведь не то что в призах — в «двадцатке» никого не было! Ужас...

После гонки я плакала, и не я одна. И палку сломала даже, когда стояла, просто от злости ее об снег рубанула — она у меня пополам сломалась. Такие были эмоции... Когда стояли после гонки с Оксаной, Сандрин Байи увидела, что я плачу, и подошла по плечу похлопать, утешить, типа «успокойся, все нормально». Видно было по её лицу, что она тоже переживает. Я поняла после этого — я не одна такая, все хотят, и все могут! Надо было работать! Потому что когда хочешь, и не получается — это очень тяжело, все спортсмены это знают. Слава Богу, что со мной была Оксана, рядом в Ванкувере, и все мои родные, хоть и были на другом континенте — они все меня поддерживали.

— А потом, к масс-старту, настроение изменилось?

— Да, изменилось. Почти неуловимо, но изменилось. Всё-таки после спринта, пасьюта еще было такое состояние, что ты сможешь, что ты должен настраиваться на гонку. Что это традиционно «наша» дистанция, и я могу, я должна медаль выиграть. Такое было. А после гонки наступило такое состояние, что уже ничего не надо. Не надо уже никаких медалей. Не получается — и ладно. Не везет тебе — значит, не надо. Значит так надо, без медалей. И все, ты расслабляешься, наверное. В какой-то степени я отпустила эту ситуацию. Тяжело было, но получилось. Выходя на масс-старт, я не думала ни о медали, ни о чём-то ещё. Просто работала и все. Получилось как-то отключиться. Так было до самого последнего круга. А там пришлось снова и думать, и чувствовать. Нойнер обогнала меня в самый тяжёлый для меня момент. Спортсмены знают такие моменты, когда очень тяжело, и если тут тебя ещё кто-то обгоняет, это как бы придавливает психологически. Именно в такой момент меня и обошла Лена. Хотя вряд ли она так спланировала, скорее всего это вышло случайно. Просто она бежала-бежала, в ней силы было больше, и обогнала меня как раз в тот момент, когда это было для неё удобно. А получилось, что это был именно самый лучший для неё тактический ход, который и решил судьбу золотой медали.

— Когда вы уходили лидером с четвёртого рубежа, а за вами в десяти секундах Нойнер, Хаусвальд и Ольга Медведцева, вся Россия замерла у экранов, и это — не журналистский штамп...

— Да уж... На последнем рубеже я стрельнула ноль и ушла первая. Это были такие эмоции: «Всё, ты ноль стрельнула!». Ты идёшь бежать, тебе надо еще целый круг бежать, держать этот темп, стараться остаться первой. Это сразу нахлынуло такой непомерной тяжестью. Убегать вообще труднее, чем догонять, а тут ещё эти мысли. И все. Я не могла просто. Потом, когда меня обогнали, начало немножко отпускать. А когда меня обошла ещё и Хаусвальд, я вдруг совершенно расслабилась, и просто за ней ехала и ехала. Силы были, и просто я уже боролась, получается, за второе-третье место. Уже не думала о первом.

Когда потом смотрела гонку в повторе, уже в Москве, то видела, как близка была Нойнер, вполне можно было побороться, самочувствие было же хорошее. Но... Сейчас хорошо говорить, а получилось так, как получилось. А с Хаусвальд всё выглядело совсем просто: силы были, доехала и перед финишем обогнала её. Нормально.

— Пересматриваете гонки? Или только такие, как этот масс-старт, особенные?

— Нет-нет. Вообще почти никогда не смотрю, не получается. Хотя надо бы смотреть на себя со стороны в соревнованиях. Как ты едешь, как другие спортсменки, потому что ты со стороны немножечко по-другому выглядишь, чем сам ощущаешь. Не всегда получается анализировать соревнования по телевизору.

— Не хватает времени?

— Да. В Россию, когда приезжаешь, уже не надо ничего, сезон закончился и хочется от биатлона отвернуться хоть на какое-то время. В таком настроении повторы точно не надо смотреть, потому что уже всё бесит (смеется). Пользы от этого не будет. А в сезоне мы на повторы редко попадаем.

— Перед эстафетой, когда говорили о составах, для вас имело значение, побежит Анна Булыгина или Анна Богалий-Титовец?

— Я думаю, что имело значение. Но больше всего мне не понравилось, как повели себя в этой ситуации тренеры. Не знаю, что это было, политика, или просто им было не до наших переживаний, но нам до последнего не говорили, кто бежит. Я злилась. Злилась от того, что не было информации, и не было правильного подхода к Ане Булыгиной, такого, чтобы всё ей объяснить, поговорить по-человечески. У нас же всегда перед любым стартом проводили собрание. Перед спринтом — собрание. Перед пасьютом — собрание. А перед эстафетой собрание не провели. Что-то каждому отдельно сказали, кому-то сказали, кому-то нет... Я говорю: «Вы почему собрание не проводите, не говорите ничего?» Отвечают: «Мы уже всё сказали, мы всё провели». Я говорю: «А я не знаю ничего». А мне: «Давай по телефону». Потом собрались, но всё уже было решено, и говорить было бесполезно.

Было очень обидно за Аньку, жалко ее... Мы все за неё переживали, ситуация сложилась, мягко говоря, не из приятных. Сама я считаю, что мы могли пробежать хорошо с любой из них: как с Аней Булыгиной, так и с Аней Богалий. Обе — сильные спортсменки, но Аньку чуть-чуть психологически сломали… Первый раз на Олимпиаде — это очень большой стресс. Тяжело там. Я помню себя на первой Олимпиаде, это какой-то винегрет, всё перемешивается. За Богалий же все были спокойны, потому что знаем, что она такая — зубами вцепится и никому не отдаст (смеется). Как скала, надёжная.

— Когда девочки бежали первые этапы эстафеты, где вы находились, следили за тем, как они идут?

— Первый этап смотрела и очень переживала за Свету. Такое ощущение было, что я вместе с ней бежала.

Когда она мимо рубежа проходила, мы стояли с Валерой Лашиным, это наш массажист, и я прямо кричала. Валера тогда сказал: «Оля, уйди, не растрачивайся». Потому что я прямо с ней была, и он боялся, чтобы я эту энергию, этот настрой не растратила.

Когда на свой этап ушла Аня, я отправилась переодеваться, занялась ботинками, чтобы что-то делать. Потом ушла на разминочный круг. Оттуда видела табло и смотрела, как идёт Ольга Медведцева. В тот момент надо было всё на себя надеть, всё проверить, чтобы ничего не забыть. Номера, чипы, в голове уже включился контроль. А когда эстафету принимала у Ольги, меня вдруг ка-ак затрясло! У меня никогда такого не было. Никогда! Я стояла, и меня всю трясло, кажется, это можно было даже увидеть невооружённым глазом. Такой мандраж... Стоишь, себя вздёргиваешь, чтобы поменьше дрожать, и только дышишь сосредоточенно. Волнение или напряжение... Не знаю, как это описать. Натурально тряслась. Мне даже сейчас холодно, когда вспоминаю эту трясучку. Такое было состояние.

— Потом прошло? Дальше, на дистанции, уже всё было нормально?

— Когда побежала, да. То есть, это пошел уже, наверное, выброс адреналина, а когда началась работа, движение, то трясучка прошла. Но все равно была на той гонке во мне, внутри меня, какая-то излишняя суета. Может быть, для трассы это было и хорошо, для гонки. Но для рубежа это точно было плохо. Почему я и стреляла плохо. Всё время крутилась мысль: «Быстрей, быстрей». Накрутка какая-то. Или я это восприняла от тренеров на трассе, меня все время гнали по всей дистанции, как будто нас уже догоняют. А ведь Ольга Медведцева привезла мне довольно большой отрыв, и я была в неплохой форме и суетиться, собственно говоря, было незачем. Можно было просто спокойно идти, работать, как это бывает, когда ты уверен, потому что разрыв был секунд 40, и он не уменьшался. Главное было — точно стрелять. А я бежала, бежала, как будто за мной гнались. И когда на рубеж прибежала, не смогла остановиться и ещё «бежала» там, на рубеже, хотя там надо было уже стрелять. Потому у меня на рубеже такие были дёрганые движения, и такие же дёрганые выстрелы дурацкие. Потом я себя за это ругала, что дёргалась и никак не могла успокоиться.

Слава Богу, что смогла справиться со стойкой, справилась и потом до финиша благополучно добежала. Физически — просто летела, а вот на рубеже совершенно не смогла себя контролировать. Очень хотелось сохранить первую позицию. И мы ее сохранили!!!

— После эстафеты было много разговоров о том, что вам не позволили взять на финише флаг. Знаете, что произошло, почему так получилось?

— Точно не знаю. Как было на самом деле — никто все равно не скажет. Это Олимпиада, а это новые правила, плюс еще — это политика. Для нас был важен результат — 1 место. Естественно, я ехала на финиш с одной только целью — быть первыми! Я не думала ни о каком флаге. Хотя всегда это было обычным делом — финишировать с флагом, если отрыв позволяет. Но была информация, чтоб флаг не брать. И потом многие мне протягивали флаги, а я не могла его взять, потому что мне сказали: «Не брать». Пришлось зрителям поцелуйчики раздавать.

— Сказали тренеры, что стояли на трассе?

— Да. Мне это было непонятно, но раз такая информация пошла, значит, надо было доверять. Потом мне сказали, что просто испугались, потому что какие-то правила новые есть, что где-то можно брать, где-то нельзя. Ещё была версия, что именно наши опасались, потому что к России могли придраться, потому что, как я уже говорила, всё это политика. Такие версии звучали, а что было на самом деле, не знаю.

Мы очень много разговаривали на эту тему с Миланом, моим мужем, и он также сказал, что есть какие-то правила, запрещающие на определённых соревнованиях что-то брать в руки. В какой амуниции ты стартовал, с такой амуницией ты должен и финишировать. Так что, наверное, не зря дали такую информацию, и хорошо, что не стали рисковать. Хотя и норвежцы, и лыжники с флагом финишировали.

— Какие впечатления оставил Ванкувер, Канада?

— В прошлом году, когда мы приехали на предолимпийскую неделю, мне очень понравилась природа. Я смотрела фильм «Сумерки», который снимали в канадских лесах, и мне очень понравилось такое состояние, романтика в этом фильме. Такая величественность, чистота.

Я в Ванкувер ехала в прошлом году в состоянии покоя, после успеха на чемпионате мира (две золотые и две бронзовые медали — прим. Е.К.). И результат там тоже был неплохой. Поэтому в этом году ехала с таким же настроением и с такими же надеждами.

— Вы жили не в олимпийской деревне, а в коттедже, снятом СБР. Так было удобнее?

— Да, мне понравилось. Во-первых, у нас было там питание нормальное, наше, русское. В доме были свои повара и кухня. Плюс тишина, покой. Для меня это было важно ещё потому, что я могла спокойно общаться там с сестрой. Она ко мне могла приходить, а я — к ней. В олимпийскую деревню она бы не попала, у неё не было аккредитации.

Я уже жила в олимпийской деревне, ничего экзотического для меня в этом не было, так что в этот раз была рада, что не пришлось. Там всё-таки ходьба в столовую, из столовой, встречи с другими спортсменами, мне бы это мешало. В тот период мне очень хотелось покоя. Если надо телевизор — посмотри. Надо компьютер — сядь, посиди. Так что мне было вполне достаточно этого домика. Очень спокойно и комфортно я там прожила. 

Беседовала Елена КОПЫЛОВА,
июнь 2010, Москва