Светлана Слепцова: Победа Жени Устюгова стала переломным моментом, стало легче дышать, возникло чувство, что не только «не всё закончилось», а наоборот, всё только начинается

Опубликовано: Журнал №50

После Олимпийских игр в Ванкувере прошло полгода. И, возвращаясь мысленно в те дни, я вижу, что у меня остались только хорошие воспоминания. Они — как глоток свежего воздуха, и не только потому, что была медаль, а потому, что постепенно приходит осознание, что я принимала участие в Олимпийских играх, и что это останется со мной на всю жизнь. На самом деле, там было очень хорошее место, и время пролетело быстро, и только сейчас начинаешь понимать, как это было здорово. Память стирает, память уже стёрла всю горечь с этих дней, и сейчас вспоминаются только приятные моменты.

— Какая-то гонка вспоминается больше остальных?

— Мне особенно запомнились масс-старт и эстафета. Масс-старт вспоминается тем, что там я допустила глупые ошибки и, можно сказать, что упустила свой шанс — возможно, даже и на медаль. Было хорошее самочувствие и настроение, и все могло получиться, если бы не мои собственные ошибки. Всё складывалось хорошо: лыжи ехали великолепно, сама была в форме, но не пошла стрельба.

А эстафета запомнилась, потому что медаль, потому что победа, а для меня ещё и потому, что я справилась со стрельбой, справилась психологически. Оба рубежа я прошла без дополнительных патронов, такие гонки всегда оставляют приятные воспоминания. Но и от всей Олимпиады, повторю, помнится только светлое. Ничего плохого. Наверное, так и должно быть. Не получилось в личных гонках медалей, значит, я не была готова, что-то сделала неправильно, как-то готовилась неправильно. Значит, так было надо.

— Вы знали заранее, кто из вас какие гонки Олимпиады побежит?

— Дней за десять, когда мы приехали в Канаду, нам назвали состав стартовой четверки на спринт. Что касается индивидуальной гонки, то я предполагала, что пропущу её, потому что мне лучше удаются короткие дистанции. В то же время настраивалась на все гонки, а тренеры заранее нам ничего не говорили, потому что состав на индивидуальную гонку они выбирали с учетом первых двух. Какой будет финиш, кто как пробежит, кто как себя покажет, — это они не могли знать заранее.

— Вы говорите о хорошем самочувствии в масс-старте. А в первых гонках чувствовали себя хуже?

— Я бы не сказала, что хуже, но чего-то не хватало. Мы и сейчас, до сих пор не можем понять, почему мы, все вчетвером, проиграли в спринте так много ногами. Все практически поровну. По ощущению самочувствие было нормальным, я чувствовала, что готова. А потом, отстреляв на ноль, я проиграла столько времени... По моим ощущениям я бежала хорошо, мне казалось, что быстро. Я могу сказать с чистой совестью, что на каждом метре дистанции я выкладывалась по максимуму, нигде не давала себе ни малейшей слабинки. Поэтому, когда по ходу гонки мне говорили, что проигрываю: 10, 18 секунд, 24, 26 — это было непонятно, необъяснимо. Было такое ощущение, что с каждым метром проигрыш удваивается. Это и до сих пор непонятно. Хотя сейчас об этом говорить даже не то, чтобы поздно или сложно, а бессмысленно и, мне кажется, уже никому и не интересно. А причина, из-за чего проиграли... Я считаю, это было общее поражение: тренеров, спортсменов, сервисменов, руководства — все мы тогда проиграли.

— После финиша сильно расстроились?

— После спринта ещё не особенно. Ещё были надежды, с 11-го места в гонке преследования вполне можно выбраться. Первое разочарование наступило после пасьюта. К тому моменту я уже знала, что не побегу индивидуальную гонку, и все надежды пришлось перенести на масс-старт. Я старалась сконцентрироваться только на гонке, понимая, что это даже не чемпионат мира — это Олимпийские игры, и если не сейчас, то уже, может быть, и никогда. Мне казалось, что была полная концентрация, но что-то, тем не менее, помешало стрельбе. Что тут скажешь? «Делай, что должно, и пусть будет, что будет». Я сделала всё, что могла.

— После гонки Ольга Зайцева сказала, что сломала палку — так ударила ею со злости о снег. А вы как переживаете неудачи?

— Бывает, конечно, что хочется всё сломать: и палки, и лыжи. Но до крайности пока не доходило. Придёшь после гонки, выскажешь всё, что накипело, по телефону маме, сестре или тренеру, и вроде жить ещё можно. Бывают, конечно, срывы. Но это же бывает от очень-очень сильного желания, которое не удалось реализовать.

— После гонки преследования вы сказали, что «никому ничего не должны», и на вас все тут же набросились. Не ожидали такой реакции на свои слова?

— Ну... Сейчас я уже способна оценить эту историю без эмоций (смеётся). Это был сложный, переломный момент. Позади было несколько олимпийских гонок. И у нас тогда не было еще ни одной медали. А все ждали их и даже требовали. Я тогда первая вышла к журналистам, и все вокруг требовали каких-то комментариев, и задавали такие резкие вопросы, я бы сказала даже злобные. И когда на меня человек 20 накинулись со словами «Мы на вас надеялись, все надеялись только на биатлон, а вы всё не приносите медалей, вы же должны, наконец, уже медали взять!», мне кажется, моя реакция была вполне нормальной. Я сказала гораздо больше, чем потом написали. Вырвали одну фразу без объяснений. Наверное, потому что в тот момент эмоции кипели у всех — у спортсменов, у болельщиков, у журналистов, и всем нужно было сорвать это зло. А я своими словами подлила масла в огонь.

Но сейчас, когда прошло время и можно всё взвесить в спокойной обстановке, я вижу, что сказала-то я правду. А правду не каждый может сказать. Спортсмены на этой Олимпиаде делали все, что могли. Я за себя скажу — я отдаю всё, не жалею ни здоровья, ни сил, я отдаю всё своё время спорту, биатлону, и если где-то не получилось, то что? Я не могла сделать больше. У кого мне просить прощения, если перед самой собой мне нечего стыдиться?

— Что же заставляет вас отдавать все силы?

— Не знаю, сложно объяснить, какое это чувство. Это моя работа, которую я выполняю уже 16-й год. Это уже в крови: с каждым результатом, с каждым достижением хочется большего. Я не знаю, как это объяснить, почему я это делаю. Наверное, это призвание. Я люблю свою работу, я хочу её делать как можно лучше. Знаете, за что было обидно тогда больше всего? Что между нами и болельщиками тогда оказалась пропасть. Мы были как будто враги. Нас подбадривали даже спортсмены из других стран, а свои болельщики ругали. А в тот момент так хотелось почувствовать, что мы не одни, что от нас не отвернулись, что мы все вместе.

— Я помню, как год назад в Ханты-Мансийске вы были единственной, кто согласился общаться с прессой, хотя гонка была неудачной. Все это отметили как настоящий профессионализм. Тяжело давать комментарии после неудачного финиша?

— Я к этому стараюсь относиться, как к части своей работы. Конечно, когда выступаешь плохо, особенно из-за своих собственных, иногда глупых, ошибок, не очень-то приятно снова к этому возвращаться. Но у журналистов это тоже работа, и они выполняют её точно так же, как я — свою. Они же пришли не потому, что им заняться нечем, и хочется нас после финиша помучить. Им тоже не всегда приятно говорить о поражениях, но биатлон смотрят миллионы людей, и после финиша они хотят прочитать, услышать комментарии из первых уст. Это же хорошо, что мы интересны зрителю. Поэтому я считаю, что дать после финиша интервью — это нормально, тут никаких вопросов даже быть не может.

— Во время Олимпиады Интернет читали? Доходила до вас информация из российских СМИ?

— Интернет у нас был. Поначалу заходили, читали комментарии, смотрели, что про нас пишут. Но я скажу только о себе: когда случился этот инцидент, и вся пресса была заполнена различными вариантами моего высказывания о том, что я «ничего не должна» и реакцией на него, наверное, это стало для меня уроком. Я стала относиться ко всему намного проще. Стала переживать и принимать всерьёз слова только от компетентных людей. От тех, кому я доверяю, кто может не только сказать, что что-то не получается, но и посоветовать, как исправить ошибку.

А в Интернет после той ситуации на Олимпиаде я сознательно не стала заходить. Важнее было сконцентрироваться на гонках. Когда что-то не получается, надо стараться поймать позитив, настроиться на хорошее. Поговорить с родными, услышать слова поддержки. Эта ситуация меня кое-чему научила.

Что касается тренеров, то они с самого начала пытались нас от этого оградить. Они говорили: «Не читайте Интернет, это вам сейчас не надо» и старались оградить нас от контактов с прессой в наше свободное время.

— В декабре в Поклюке вы одержали две победы. В Оберхофе в январе выступили хуже, а в Рупольдинге были вынуждены пропускать гонки из-за проблем со спиной. С чем это связано? Не болели ли вы во время новогоднего перерыва?

— В Оберхофе во время эстафеты, когда мы боролись на последнем этапе с Хенкель, я понимала, что иду на максимуме. Пробежав, почувствовала, что сил нет совсем и что если пробежать ещё спринт и масс-старт, то я вообще не смогу больше ничего бежать. Но я не сумела объяснить это тренерам. Я никого не виню, может быть, я сама что-то не то сказала, не сумела объяснить. Не знаю, почему так получилось. А через неделю в Рупольдинге во время спринтерской гонки у меня настолько онемело всё тело, что я не могла вообще ничего сделать. Естественно, всю остальную программу пришлось пропустить, и в Антхольце я тоже ничего не показала. Возможно, я перегрузилась во время предновогоднего сбора в Риднау, явно было видно, что что-то пошло не так. После той оберхофской эстафеты наутро я проснулась в таком состоянии, как будто только что финишировала — это было первое, что я подумала, открыв глаза. Такая усталость навалилась, ничего не хотелось, я не могла заставить себя подняться. Не то что бежать, даже ползти. Было очень, просто очень плохое самочувствие. И, пробежав в таким состоянии две гонки, я видимо, настолько всё из себя выхлестнула, что в Рупольдинге организм просто включил сигнал «стоп». Я считаю, что виной этому недомоганию и последовавшему резкому спаду были те две гонки, что мне пришлось пробежать в Оберхофе. Плюс там само место очень тяжёлое. Очень сложная трасса, тяжёлый климат, неприятная высота.

На этапе Кубка мира в Оберхофе эстафета стоит первой гонкой программы, первой после новогодних праздников. Светлану поставили на четвёртый эстафетый этап, а на первый — Анну Богалий-Титовец, бежавшую первый этап на Играх в Турине. Эксперимент не удался. Света очень волновалась и, получив эстафету с преимуществом почти в 40 секунд над немками, на лежке использовала два дополнительных патрона, и преимущество сократилось до 21.7 секунд. На стойке обе стреляли чисто, и Света ушла впереди Хенкель на 10.7 секунд.     На финише Света сумела вырвать у Хенкель 0,3 секунды, и россиянки выиграли. Но после этого она не смогла восстановиться, пробежала две гонки, и на следующем этапе в Рупольдинге у неё свело всё тело: она еле-еле финишировала и потом остальную программу не бежала. Елена КОПЫЛОВА  ОБЕРХОФ

— Индивидуальную гонку Олимпиады вы смотрели по телевизору?

— Да, вместе с Аней Булыгиной. Смотрели и не понимали, что происходит. Как будто какой-то злой рок над нашей командой. Пятая, шестая гонка, и ни одной медали! Все стреляют ноль, а наши мажут! Просто какая-то черная полоса. Сидели, смотрели молча, даже не знали, что девочкам сказать. Да и что скажешь? Было ужасно их жаль, и хотелось только, чтобы всё это поскорее закончилось. Сил не было на это смотреть.

— Руководство и тренеры старались вас как-то поддержать?

— После индивидуальных гонок наши руководители собрали нас всех вместе и устроили нам командный вечер. Просто посидеть, поболтать, расслабиться. Они понимали, что в этой ситуации нам приходится, пожалуй, тяжелее всех, и хотели нас по-человечески поддержать. И после этого вечера всё изменилось, пошли в каждой гонке медали. Победа Жени Устюгова стала переломным моментом. Стало легче дышать. Такое было чувство, как будто я сама выиграла, такое огромное облегчение, что наконец-то оно пришло. Что не только «не всё закончилось», а наоборот, всё только начинается.

— Ваше место на первом этапе эстафеты не обсуждалось?

— Возможно, и были у тренеров на этот счет варианты, но я рада, что оставили расстановку как есть. Я считаю, что достойно прошла свой первый этап. На каждом этапе есть своя специфика, которая может подходить или не подходить тому или иному спортсмену. У каждого свои характерные особенности. Меня пробовали поставить на четвертый этап в Оберхофе. Я там переживала так, как не переживала до этого никогда в жизни. Меня не покидала мысль, что всё зависит от меня, как я финиширую, как отстреляю. В итоге, я считаю, что не справилась. Хоть я и боролась с Хенкель до последнего и выиграла, смогла дотерпеть, но на лёжке не справилась со стрельбой. После этого я ещё раз убедилась, что первый этап — это моё. В стартовой массовке мне легче, я там чувствую уверенность и азарт, поэтому на первый этап я выхожу с хорошим настроением. Так было и на Олимпиаде. После своего этапа я ушла переодеваться, и весь этап Ани Богалий меня трясло так, что я даже не могла выйти из домика. Этап Оли Медведцевой я смотрела в зоне финиша, и одновременно давала интервью. Перебегала с места на место, но ни на секунду не могла отключиться от трассы. А четвертый этап Ольги Зайцевой я смотрела полностью, не отрываясь. Скажу честно, никогда в жизни я так не переживала за другого человека, как в этот момент за Ольгу. Наверное, даже за любимого человека никогда так не переживала. На кону стоял простой вопрос: станем мы олимпийскими чемпионками или призёрами Игр, а это, я считаю, большая разница. Когда Ольга закрыла последнюю мишень, это были чуть ли не самые крутые ощущения в моей жизни.

— После Игр пересматривали олимпийские гонки по телевизору?

— Да, мои родственники записывали гонки, и я их все пересмотрела.

— А вообще больше любите гонки с раздельным стартом, или массовки?

— Всё люблю, когда самочувствие хорошее. А когда сил нет, ничего не нравится. Это как с вопросом о любимой трассе, который журналисты часто задают — где больше нравится выступать. Всё равно где, если получается. Когда у тебя всё получается, самочувствие хорошее, настрой, стрельба, то и место сразу начинает нравиться, и гонка. А если ты не можешь бежать, то кажется, что и место, и погода — всё не так.

— Ванкувер понравился? Успели что-то посмотреть?

— В самом Ванкувере мы были только на хоккейном матче Россия—Канада, города почти не видели. Мы жили в Уистлере, и мне очень хочется ещё раз туда приехать. Там великолепная природа, горнолыжные трассы, очень красиво, такой душевный курортный город.

— А в Сочи не хочется? Там тоже курортный город... :)

— Я, честно говоря, не думала о Сочи ещё ни разу. Так далеко загадывать... Я считаю, надо быть последовательной и двигаться от цели к цели, постепенно. Это касается как спорта, так и прочих жизненных целей. Сейчас моя цель — чемпионат мира в Ханты-Мансийске. 

Беседовала Елена КОПЫЛОВА,
Москва, август 2010