Александр Легков: Если бы у меня была олимпийская медаль, я был бы самым счастливым человеком на свете

Опубликовано: Журнал №50

С Александром Легковым, ставшим одним из главных героев олимпийского дуатлона, мы встретились в его родном городе — подмосковном Красноармейске. Найти Сашу, если он дома, довольно просто. Надо ехать на дальний край города, где проложена кроссовая трасса и знаменитый имитационный круг. Там же есть вагончик, где переодеваются местные спортсмены. В день нашей встречи Легков проводил силовую: «Не могу не тренироваться, это как наркотик, а если не потренируешься, то весь день чувствуешь себя не в своей тарелке».

В Красноармейске Легкова знают и любят. Про лыжников я даже не говорю: конечно, Саша — кумир всех гонщиков города от мала до велика. Но, проехав с ним на машине до его дома, я видел, как приветственно сигналят ему фарами встречные водители, машут рукой прохожие. Думаю, что этим людям абсолютно не важно, привез Легков с Олимпиады медаль или нет. Для них он всё равно герой. Наш разговор мы начали с просьбы вспомнить что-то наиболее яркое на прошедших Играх.

— Для меня эти Олимпийские игры прошли, как страшный сон. Хочется поскорее забыть их, потому что моё состояние там было далеко не самым хорошим.

— Что можете сказать по поводу организации соревнований?

— Я человек неприхотливый, мне не надо каких-то особенных бытовых условий. Да, можно сказать, что кормили на Играх не очень, было много бургеров, еда была не очень вкусной. Но нам организовали отдельное питание, были свои повара. Я приходил, ел вкусную русскую еду, и никаких проблем не было. Были свои шикарные медицинские специалисты. С проживанием тоже всё было здорово — я жил один в номере, был телевизор, Интернет, всё необходимое.

— Вы только тренировались или успели побывать в самом Ванкувере, посетить какие-то мероприятия?

— В основном тренировался, гулял очень мало. За два дня до «полтинника» был на награждении в Уистлере — очень красиво, празднично, и мысли были такие, что неплохо было бы там оказаться. Один раз ужинал в швейцарском доме, один раз сходил за сувенирами, значками...

— Наверное, у дистанционщиков свободного времени на Олимпиаде почти нет, ведь их программа идет буквально с первого до последнего дня...

— Да, а если учесть, что я бежал все гонки кроме спринтов, то я и из дома-то почти не выходил. Тренировка, отдых, тренировка, отдых... Смотрел фильмы, скачанные из Интернета, да лечился: то одно лечил, то другое — даже вспоминать не хочется!

— Расскажите, как проходила подготовка к Играм?

— То, как строилась подготовка к Играм, какие были тренировки, какое расписание сборов, меня абсолютно устраивало. Да и сезон для меня начался очень хорошо. В общем, всё было здорово до «Красногорки». А там я заболел. Меня не устраивало место, куда нас поселили. Я никогда не был прихотлив в плане проживания, и, наверное, если бы всё прошло хорошо, меня бы и в этот раз всё устроило. Согласитесь, что там жил и Крюков, и другие ребята, которые вернулись с Олимпиады с медалями. Просто именно мне достался тот номер, в котором прохудилась крыша, и с потолка мне на кровать всю ночь капала вода. Была и другая кровать, но она была сломана, поэтому перелечь туда тоже было нельзя.

И моя вина в том, что на следующий день я всё-таки побежал гонку, хотя мог сказать, что бежать не буду категорически. Ночью я продрог, и уже с утра чувствовал легкое недомогание. Но я подумал так же, как и тогда, когда бежал со сломанным носом, что всё будет нормально, прокатит. Думал, пробегу, потом закутаюсь потеплее, и всё будет хорошо. Но был спринт, несколько раз бежали, постоянно переходили с улицы в тепло и обратно, шел дождь, и, видимо, тут я заболел окончательно. Понимаете, нас так приучили, что если ты приехал на соревнования, то ты обязан бежать. Еще раз повторюсь, меня никто не заставлял, я сам принял решение бежать. Но это воспитанное с детства чувство долга сыграло свою роль в принятии этого решения. Точно так же, как нас приучали никогда не сходить с дистанции: «Спортсмен должен доходить до финиша, а если ты не дошел, то ты просто не спортсмен!». Поэтому я никогда не схожу. Я не был больным перед стартом, просто почувствовал недомогание, но всё-таки решил бежать.

— Это был классический или коньковый спринт?

— Классический, который шел вторым из спринтов. Дело в том, что в коньковом спринте у меня было очень хорошее самочувствие, но там в четвертьфинале из-за обидного падения я не прошел дальше. А если бы я там как следует проработался, дошел до финала, то классический спринт я бы совершенно точно не бежал! Я чувствовал, что в этой гонке мне было по силам, конечно, не выиграть, но дойти до финала уж точно. Надо было проработаться минимум три раза, а я, получается, только один раз стартанул.

— Получается, в предыдущие дни с потолка не капало?

— Нет, просто пришла оттепель, и тогда потекло. Капало только одну ночь, потому что, когда я вернулся после гонки, в моем номере уже были рабочие, которые уже заканчивали ремонт.

— Понятно, а что было дальше?

— Дальше я поехал домой, в Красноармейск и продолжил тренироваться. Конечно, это моя вина, потому что, если ты болеешь, то надо болеть. Сейчас я понимаю, что профессионал просто не мог так поступить, но тогда моё огромное желание доказать всем, что я сильный, что я могу, всё перевесило. Первую ночь я всё время потел, хотя температуры у меня не было. Но в семь утра я всё-таки встал, хотя не спал полночи, оделся и поехал на машине на тренировку. Причем, снега нигде не было и мне пришлось ехать куда-то в сторону Гжели: Ольга Завьялова сказала, что там есть какая-то лыжня. Два часа добирался в один конец, потом два часа откатался, потом пообедал у Завьяловых, и только потом поехал домой. На следующий день я опять тренировался, надо было как следует пролечиться, а я тренировался. До Тур де Ски я, конечно, не выздоровел, и на Туре добавил себе еще и кашель, который усиливался после каждой гонки. В конце концов, меня отправили домой.

Когда я приехал домой после Тур де Ски, меня уже ждали в клинике. Там мне сказали, что еще пара гонок, и была бы пневмония. Мне назначили лечение антибиотиками, и у меня было 10 дней, чтобы встать на ноги до Тауплиц-Альма. И из этих десяти дней я не оттренировался, наверное, дня два. Сначала ходил в зал, полтора часа бегал по дорожке и делал силовую. Потом мне якобы стало полегче, и я пошел кататься на лыжах, потому что понимал, что до Олимпиады остается очень мало времени, и мне надо как можно больше тренироваться, чтобы не потерять форму. В итоге я, как мне казалось, практически выздоровел, кашель почти ушел, всё было, вроде бы, нормально. Кстати, как потом выяснилось, у Панкратова ситуация была очень похожая, но он просто семь дней вообще не тренировался, и ему удалось выздороветь по-настоящему.

Я же, приехав в Тауплиц-Альм и потренировавшись там два дня, снова заболел. Болезнь поднялась в верхние дыхательные пути: заложило уши и наглухо заложило нос. И эта эпопея с носом и ушами длилась потом весь 20-дневный сбор. Меня отвезли в клинику, сделали снимки, по которым всё, вроде бы, было не очень серьезно. И я тренировался, болел, лечился, опять тренировался, снова болел, снова лечился, и так в течение 20 дней. Вообще, на этом сборе как будто всё было против нас. Там практически каждый день шел снег, было очень мягко, там была большая высота, сильный ветер. Я каждую тренировку катался закутанным в платке, платок практически сразу же намокал, но снимать его было нельзя, чтобы не надышаться холодным воздухом. Я единственный из всех бежал там контрольную, выполнил все тренировки, которые были запланированы на этом сборе. Оттуда мы прилетели в Москву на два дня, я сразу же побежал к доктору, он мне сказал, что воспалена евстахиева труба, надо делать промывание солями. Так я и промывал до самого конца Олимпиады. В Кэнморе вообще всё было ужасно. Когда я туда приехал, то прямо чувствовал, как в носоглотке всё стоит комом, стал промывать, пробежал в таком состоянии гонку. Всю Олимпиаду у меня температура была 37. Я её и за температуру уже не считал, и никому особо не говорил об этом. Но в любом случае — это температура, и она говорит о том, что что-то не в порядке, есть какой-то вирус. И в таком состоянии я бежал все гонки, так прошла для меня Олимпиада.

— Но согласитесь, что вы все равно почти в каждой гонке боролись за победу, то есть при таком раскладе очень хорошо выступали...

— Наверное, да. При таком положении дел я выступал хорошо, потому что мышечное состояние было хорошим. Если бы всё было совсем плохо, то я вообще не смог бы выступать. Так что мои проблемы, возможно, надо искать в психологии, потому что, приехав на Олимпиаду, я думал: «Куда же я приехал в таком состоянии? Как же я смогу бороться и побеждать?». А там люди, на самом деле, бегут на позитиве! Я видел, как горели глаза у наших спринтеров, видно было, что они приехали на Олимпийские игры. А я понимал, что для меня это самый главный старт в жизни, и я к нему, увы, не готов. Я боялся, что у меня не получится взять медаль, хотя до этого я был просто уверен, что вернусь с Игр с медалью, потому что приложил к этому столько усилий!

— Вы — ярко выраженный дистанционщик, способный быстро бежать на всем протяжении дистанции. Как объясните, что ваши лучшие результаты были показаны в гонках с общего старта, где часто всё решает финиш?

— Не знаю, вообще, я бы хотел хорошо бегать именно гонки с раздельного старта. Возможно, в масс-стартах я близко, потому что весь народ бежит не в полную силу. Всё-таки в таких гонках спортсмены часто ведут тактическую борьбу, контролируют друг друга, и выигрывает тот, у кого больше осталось сил на финише. Мне бы финиш еще подтянуть, вообще бы всё хорошо было. Но повторю, мне кажется, что медаль в гонке с раздельного старта, где борешься с самим собой, а не с соперниками, гораздо ценнее.

— Правда, масс-стартов сейчас больше...

— Да, причем гонки становятся всё короче и короче, уклон идет явно в сторону спринтов, поэтому, по моему мнению, уже не надо так много тренироваться, выполнять такие большие объемы, а нужно уделять внимание скоростным качествам, резкости, взрывному финишу.

— Не могу не задать вопрос про дуатлон: о чем были ваши мысли, когда вы бросились догонять Улссона?

— Мысли были побороться за золотую олимпийскую медаль. В этот момент я не думал о втором и третьем местах.

— А как же неуверенность в том, что можете побороться вообще за какую-либо медаль?

— Неуверенность была перед стартом. У меня перед стартом было не очень хорошее состояние, недомогание, мандраж. Еще очень жарко было, и на разминке я сильно вспотел. А все эти мысли, они в голове кружатся. «Из-за чего я так сильно вспотел? Может, я больной?». А когда побежал, когда пошла борьба, я обо всем забыл. И так всегда бывает: забываешь о том, что у тебя болит спина, что нос сломан. Там уже не думаешь о своих болячках, а думаешь о борьбе, мышление совсем другое в гонке. Так же и здесь: когда я понял, что держусь в головке вместе со всеми, борюсь на равных, я сразу забыл и о носе, и об ушах, и о температуре — обо всем забыл. Я боролся, а когда я вижу, что человек спокойно уезжает, да еще и говорят, что он там впереди едет, машет трибунам и пожимает плечами... А шведы реально держали, красиво всё сделали. Ди Чента даже стал ругаться на Хеллнера, потому что тот просто в наглую не давал пройти, зажимал его.

И в тот момент я понял, что нужно попробовать догнать. К тому же были мысли: «А вдруг оторвусь?!». И даже если бы я был вторым или третьим, то сейчас я был бы самым счастливым человеком. Олимпийская медаль — это то, чего желает любой спортсмен.

Беседовал Андрей КРАСНОВ,

Красноармейск, июнь 2010