Александр Легков: я понимал, что Олимпиада в Сочи — это мой последний шанс

Опубликовано: Журнал №62

ДИАЛОГ С ПОБЕДИТЕЛЕМ

Александр Легков стал главным героем прошедшей Олимпиады — если не во всех видах спорта, то в лыжных гонках точно.

Его красивая победа и полностью российский подиум в марафонской гонке останутся в памяти навсегда.

А ведь за четыре года до Сочи — на Олимпийских играх в Ванкувере — Александр стал главным неудачником, заняв четвертое место в скиатлоне.  И до Игр была череда невезений, обидных падений на самых ответственных стартах. Да и после Ванкувера Александру не сопутствовала удача — чемпионат мира в Холменколлене запомнился почти двухминутным проигрышем на третьем этапе эстафеты, лишившим нашу команду шансов на призовое место.

Однако за год до Олимпийских игр в Сочи Легков превратился в нашу главную звезду и надежду: он стал первым россиянином, победившем в Тур де Ски, до последней гонки боролся с Петтером Нортугом за победу в общем зачете Кубка мира и помог российской сборной завоевать бронзовые медали в эстафете на чемпионате мира. О том, как удалось переломить судьбу, Александр Легков рассказал читателям «Лыжного спорта».

— Расскажите, пожалуйста, как у вас созрело решение после Олимпиады в Ванкувере уйти из сборной команды на самоподготовку?

— Первым инициатором этого был министр спорта Виталий Леонтьевич Мутко. Он увидел во мне перспективы, понял, что я спортсмен, который может добиться результата и пообещал свою помощь. То есть первый шаг сделал именно он.

— И как всё стало реализовываться на практике?

— Я начал работать в группе Перевозчикова, но нашелся тренер, который захотел работать со мной индивидуально, и мы начали этот процесс. Около половины подготовительного сезона мы с Ильёй Черноусовым тренировались с Перевозчиковым, а начиная с конца лета ушли на самоподготовку. 

— Как было организовано финансирование вашей группы?

— В первый год было сложно. Все деньги шли в команду, и мы везде ездили вместе с командой и только тренировались отдельно по плану, написанному для нас другим специалистом. А вот со второго года мы стали готовиться уже под руководством Рето Бургермайстера.

— Какую роль в функционировании вашей группы в тот первый год играла ваш физиотерапевт Изабель Кнауте?

— Она фактически играла роль тренера: говорила нам, какие упражнения делать, как заниматься в зале. Также она владеет и лыжной, и кроссовой подготовкой, поэтому могла подсказывать, на каком пульсе проводить ту или иную работу, где нельзя завышать, как всё делать правильно.

— Ещё после Олимпиады в Ванкувере, насколько я знаю, вы с Изабель не были близко знакомы. Как ей за такой короткий срок удалось завоевать ваше доверие?

— В швейцарской сборной после Ванкувера закончились контракты у многих специалистов, и Изабель была одним из них. Все эти люди ушли в разные сборные, и Изабель приехала на первый сбор нашей команды в Рамзау, куда её пригласили в качестве физиотерапевта. Там она стала подсказывать, что и как надо правильно делать, чтобы лучше выступать. И когда появился человек, который стал писать для нас планы, она стала работать уже с нашей отдельной командой.

— Но ведь зимой вся эта работа плодов не принесла — ваше выступление на чемпионате мира обернулось неудачей. Или вы не согласны с такой оценкой?

— Да, на чемпионате мира в Холменколлене я потерпел неудачу, и для меня это был переломный момент, после которого было очень сложно собраться и заново начать идти к цели. Но в том сезоне были и положительные моменты: так, до Нового года у меня была жёлтая майка лидера Кубка мира. Однако на Тур де Ски я заболел, и это был не простой грипп, как кому-то могло показаться, а свиной. Я сдавал анализы, которые это подтвердили. И после гриппа, так как на бумаге нашей группы ещё не существовало, и мы были как бы сами по себе, я стал пытаться быстрее войти в форму и стал завышать интенсивность. Так как времени до чемпионата мира оставалось совсем мало, я пошел ва-банк и начал тренироваться очень много и активно, и меня это сгубило — к чемпионату мира я подошел никаким. Уже на этапе Кубка мира в Рыбинске я чувствовал себя очень плохо, гонку завершил в конце десятки, и только в эстафете меня прорвало — свой этап я пробежал удачно. Но, уже уезжая из Рыбинска домой, я понял, что опять чувствую сильное недомогание. Это как в сломанной машине, двигатель которой уже троит, иногда что-то происходит, и она вдруг какое-то время начинает нормально ехать. Но она всё равно остается сломанной.

Перед чемпионатом мира мы поехали на сбор в Норвегии, и мне там было жутко тяжело. Я не мог хорошо спать ночью, у меня был высокий пульс с утра. Но я всё равно выполнял всю нагрузку, хотя мне даже на тренировку идти не хотелось, до такой степени я был уставшим. Вот в такой форме я и подошел к чемпионату мира, и, конечно, я его провалил.

Хотя надеялся, что меня, в конечном счёте, прорвет, и мне удастся показать хороший результат. И эстафету я бежать не хотел, я был не готов её бежать, но мои тренеры меня убедили, что я могу и должен в ней выступить. Вот так и получилось, что я подвел команду, хотя я заранее знал, что у меня просто нет сил: я ночами не спал — до такой степени я был перетренирован. Главное, что итог получился плачевным: из-за меня мы проиграли, и проиграли много, но это моя ошибка, и я беру её на себя. Этот чемпионат мира был провален только из-за того, что я заболел, а болел я зимой постоянно в одно и то же время на протяжении трех-четырех последних лет. Я понял, что над этим надо работать, и за следующие три года я довел себя до такого состояния, что в олимпийском сезоне я не заболел вообще ни разу: у меня не было ни одной травмы, ни одного простудного заболевания — не было в принципе ничего! Это как раз то, чего я и добивался. Как только я перестал болеть зимой, у меня сразу начало всё получаться: все тренировки начали выполняться в полном объеме, восстановление идёт, я бегу, и у меня всё хорошо.

— Вы говорите, что после болезни стали завышать интенсивность, но ведь для того и нужен тренер, чтобы за этим следить. Почему ваши тренеры, та же Изабель, вас вовремя не остановили?

— Потому что тогда ещё не было Рето. Изабель понимает, как надо тренироваться, она отличный физиотерапевт, но она не чувствует спортсмена так, как чувствует его тренер. Нас было только четверо: я, Илья Черноусов, Изабель и человек, который писал нам планы. Это был сумбур, все смешалось в одну кучу. Сначала мы тренировались с Перевозчиковым, потом стали тренироваться отдельно, я разогнался очень быстро, но потом заболел. Плюс в тот момент я ещё не так хорошо чувствовал свой организм. Но, конечно, мы все тогда сделали эту ошибку.

— С чем вы связываете то, что болеть вы в итоге перестали?

— Это связано с тем, что я стал правильно тренироваться, стал следить за своим здоровьем, стал следить за тем, как я хожу, после тренировки постоянно стал переодеваться, сразу после финиша — пить различные шейки, заботился о том, чтобы постоянно быть в тепле. Мелочей в спорте нет, и я довел себя до такого состояния, что у меня не стало мелочей — везде был контроль. Я стал использовать различные гомеопатические средства, витамин С и другие вещи, которые постоянно поддерживают твой организм. И всё это вместе привело к тому, что я перестал болеть. 

— Это произошло благодаря влиянию Изабель и Рето?

— Да, это произошло благодаря их влиянию. Они знали, что нужно для того, чтобы спортсмен не болел. Ведь известно, что когда спортсмен находится в хорошей форме, его иммунитет падает, и все болезни быстрее прилипают. И эти нюансы мы стали закрывать во всём, начиная с тренировочной нагрузки и заканчивая здоровьем. На самом деле, это так легко сделать, это очевидные вещи, которые находятся у тебя перед носом, но которых многие люди не видят. Они пытаются уйти в науку, пробовать новые изобретения, новые технологии, а всё, что доступно любому человеку и находится на поверхности, они не замечают. Я же не использовал никаких инновационных методов, а только стал видеть то, что и так было у меня перед носом, и то, что можно взять без проблем. В этом-то и вся фишка!

— Но всё-таки и в тренировочном процессе с приходом Бургермайстера что-то поменялось?

— Ну конечно! Изменился подход к тренировкам, изменилась интенсивность тренировок, изменились в большую сторону объемы тренировок. Но, несмотря на то, что объемы стали больше, переносились они легче. В общем, многое в тренировочном процессе изменилось.

— Если сравнивать тренировки под руководством Рето Бургермайстера и  Юрия Викторовича Бородавко, у которого вы долгое время тренировались, в чём их основные отличия?

— Я очень благодарен Юрию Викторовичу за то, что он дал мне огромную базу. На этой базе меня сложно было перетренировать, я мог выполнить любую нагрузку и переварить её. За это ему огромное спасибо! Но мир не стоит на месте во всех направлениях, и в спорте в том числе. Спорт тоже двигается вперед, и всему новому надо учиться и нужно уметь его воспринимать. Я в эти три года перед Сочи ушел от того, что мы делали с Юрием Викторовичем и стал пробовать новые технологии в тренировках.

— Если говорить о самом Рето, почему вы выбрали в качестве личного тренера именно его, до этого не имевшего практически никакого опыта тренерской работы, а не более маститого специалиста?

— Да, он никого не тренировал, но он был хорошим исполнителем. Когда он сам тренировался, возможно, ему не дано было выиграть Олимпийские игры, но он был хорошим спортсменом. И его опыт помог мне. Ведь главное в тренере не то, что он натренировал пять олимпийских чемпионов, а то, что он умеет тренировать. Рето делал всё правильно и чётко, и это самое главное. Также очень важно, что Рето может вместе со мной выполнить любую тренировку, кроме разве что скоростной. Он мог бежать со мной вместе по два-три часа и делать подсказки по технике, когда моя голова уже уставала, и я об этом не думал. Это просто супер, то, что он делает — это здорово! Такой тренер мне и нужен был! Играющий, как говорят.

— Но согласитесь, что в этом был и определенный риск, потому что тот тренер, который уже подготовил, как вы сказали, пять олимпийских чемпионов, их уже подготовил, и он знает, что и как нужно делать. А вот подойдут или нет методики малоизвестного специалиста...

— Вы поймите, риск был во всем: в том, что я был в отдельной команде, в том, что мне отдельно выделяли деньги, что на меня косо смотрели! На мне лежала огромная ответственность, и я вынужден был рисковать. Я уже рисковал тем, что отошел от команды, и я принял эту ситуацию и стал с ней работать. Я решил не гнаться за двумя зайцами, а идти в одном уже выбранном мной направлении.

— Когда пришло понимание, что работа с Бургермайстером приносит свои плоды? 

— В первый же год. Я практически сразу увидел, что пошли результаты, и всё будет хорошо. Просто надо верить в то, что ты делаешь, и я очень сильно в это верил.

— И тем не менее в предолимпийский год вы неудачно выступили на чемпионате мира...

— На чемпионате мира я выступил неудачно только потому, что у меня были проблемы с лыжами. Я не виню смазчиков, они работали хорошо, я вижу причины именно в самих лыжах. Я так наелся за первые гонки, что эстафету бежал с одной целью — лишь бы не отстать. Эту цель мне выполнить удалось, но я бы мог сделать и больше. На марафоне я уже был жутко уставшим и занял четвертое место. Но не потому, что психологически проиграл на финише и стал «опять четвертым», а потому что был готов только на четвертое место. Меня обыграли по-честному, когда у меня уже не было сил, и я фактически доезжал гонку. Я сумел удержаться, когда Колонья делал отрыв, но на этом всё — силы закончились, и меня обошел Полторанин. Так и получилось, что чемпионат мира стал не то что провальным, но, по крайней мере, не очень хорошим, хотя я тогда был физически готов точно так же, как и на Олимпийских играх.

После этого сезона мы, пообщавшись с тренерами, решили, что мы будем делать ставку на Олимпиаду, на Тур де Ски я буду не в форме, буду набирать форму по ходу многодневки и выйду на пик формы к Олимпиаде. Наш план удалось воплотить в жизнь. Я бежал, проигрывал, но терпел эти поражения и верил, что на Олимпиаде всё будет хорошо.

— Расскажите, пожалуйста, как строилась подготовка в олимпийский сезон: какая делалась работа, какие были сборы?

— Сборы были большие, длинные. Последние два года летом мы ездили в Австралию, и это очень помогло: мы там катались и за 24 дня делали больше 1.000 километров. Я полностью отключился от всего: был только в тренировках, только в спорте. Приезжая домой, я дальше продолжал сбор. Дома я вообще не отдыхал, у меня был четкий график: на тренировку, домой, есть, спать, снова на тренировку — и так весь год. Я делал всё чётко, я отказался от всего абсолютно, и думал только об Олимпийских играх. 

Подготовка была тяжёлой. Я делал огромные объемы, больше, чем когда-либо до этого. Я переживал, что меня может не хватить на сезон. Я был жутко уставшим после некоторых тренировок и боялся, что перетренируюсь, и мне не будет ничего светить. Но на следующее утро я вставал и снова шел на тренировку. Это был в тренировочном плане очень тяжёлый год, но я, повторюсь, не болел, у меня не было травм, и всю нагрузку я переваривал.

— На какой период времени пришелся пик нагрузок? Когда было тяжелее всего?

— Осенью. В сентябре-октябре мне было жутко тяжело. На максимальных тренировках у меня из-за огромной усталости перестал расти пульс.

— Вы много времени проводили в Швейцарии, и в связи с этим у вас увеличилась доля горной подготовки. Так ли это?

—  Действительно, последние несколько лет я очень много тренировался в горах, и у меня даже перестала приходить акклиматизация. Обычно на третий и девятый день пребывания в горах бывает очень тяжко, но я не чувствовал тяжести ни в третий день, ни в девятый — я чувствовал себя в горах ровно от первого до последнего дня, и это тоже сыграло свою важную роль. Пробыв там очень много времени за последние несколько лет, я стал себя чувствовать в горах, как на равнине.

— Как вы себя чувствовали в начале олимпийского сезона?

— Всё шло по плану. Начались первые гонки в Кубке мира, я стал попадать в призы и понял, что я на правильном пути. Я понимал, что я не в форме, но, тем не менее, бегу на очень высоком уровне.

— Как вы понимали, что не форме? Чисто интуитивно?

— Я чувствовал своё состояние и понимал, что не в форме, но всё равно попадаю в призы. И это, конечно, здорово мотивировало!

— Были какие-то сложности с отбором на Олимпийские игры?

— Да, я выполнил критерии отбора. Ещё до начала сезона мне позвонила Елена Валерьевна (президент ФЛГР Е.В. Вяльбе — прим.ред.) и сказала, что если не будет никаких форс-мажорных ситуаций, то я еду на Олимпиаду. Я понимал, что мне проще, чем остальным, потому что у меня был карт-бланш, но, тем не менее, я попадал в призы на Кубках мира, и это придавало спокойствия: всё-таки я попадал на Игры при любом раскладе. 

— По интервью Елены Вяльбе складывалось впечатление, что отношения у вас непростые и ни о каком карт-бланше не может быть и речи...

— Это её работа, она главная, и она знает, как себя вести. Я в это не лезу. Я старался не думать о том, кто хорошо обо мне сказал, кто плохо. Я чётко знал свой план, я ему следовал, шел этим путем, и все остальное мне было не важно.

— То есть слова президента не были для вас обескураживающими?

— Нет, абсолютно не были. Всё было нормально.

— Ощущали ли вы на себе какое-либо давление, и если да, то откуда оно исходило?

— Давление было от того, что Олимпийские игры проходили в России, давление было от того, что я тренировался в отдельной группе, давление было от того, что мне уделяли больше внимания, давление было от того, что на меня надеялись очень высокие люди, которые дали мне возможность тренироваться, и которых я не мог подвести. То есть давление было отовсюду, но я со всем справился. Справился сам, и мне не нужен был никакой психолог.

— Как осуществлялась ваша подводка к Олимпийским играм?

— Подводкой к Играм стало участие в Тур де Ски, после которого я сделал ещё очень большой объем работы в горах.

— В каких именно горах вы готовились?

— В Швейцарии.

— За какое время до старта Олимпийских игр вы приехали в Сочи?

— За два дня до старта, как и планировали. А можно было и вообще за день приехать. Я сначала переживал, почему мы так поздно едем, а оказалось, что там то же самое жуткое давление, когда все вместе, все друг на друга смотрят, в одном месте едят... Это было то ещё напряжение, мне было бы лучше вообще никого не видеть.

— Вы окунулись в олимпийскую атмосферу, можете ли сравнить её с атмосферой на прошлых ваших Играх в Ванкувере?

— Всё то же самое, только здесь на мне было больше ответственности, и я понимал, что это мой последний шанс! Последний шанс в карьере, когда я смогу себя проявить. Сочинские Игры запомнились мне главным образом этим. Мне некогда было отвлекаться на всё окружающее, и, пока я не завоевал медаль, я вообще ничего не видел. А как только мы выиграли медали в эстафете, я сразу стал видеть, что всё вокруг красиво, всё хорошо, что Олимпийские игры проходят шикарно, что мы живем в красивом месте. Я на всё это после эстафеты стал обращать внимание, а до этого был сконцентрирован только на спорте.

— Давайте перейдем к вашим выступлениям на Играх. Первой гонкой для вас стал скиатлон. Что можете сказать о том, как эта гонка для вас сложилась?

— Я не угадал с лыжами, потому что погода резко поменялась. Получилось так, что лыжи я выбрал классные, скользили они очень хорошо, но во время самой гонки произошло резкое изменение погоды, стало тепло, и мои коньковые лыжи ехали уже не так, как надо. Наверное, по моему лицу было видно, как было тяжело, как я терпел. Но это было не потому, что я был уставшим или неготовым, а потому что лыжи ехали не так, как это было на откатке. Ну и на последнем спуске я попытался занять позицию, но меня все объехали, взяли в коробочку, и, когда я пытался из неё выбраться, дернулся влево, в этот момент Ди Чента сломал мне палку. Вот и всё! Это было печально, на финише было много переживаний, расстройств, но я этого никому не показал, закрылся от всего и понял, что у меня есть ещё два шанса, в которых я могу себя реализовать. Дальше я шел своим путем и старался не думать о случившейся неудаче.

— После обидного четвертого места в Ванкувере вы не могли сдержать слёзы, а здесь на вопросы журналистов чётко ответили, что это не «опять», что это гонки, где может произойти всё что угодно. На мой взгляд, такая реакция демонстрирует, что вы стали намного более устойчивым психологически...

— Я же учусь по жизни, стараюсь воспринимать всё, как есть. Я повзрослел и понял, что у меня ещё есть шанс, есть ещё две гонки, и нет смысла тратить время на разговоры и переживания. Надо было дальше готовиться. Что болтать? Надо бегать!

— Вы говорите, что у вас оставалось всего два шанса. Но я думаю, что у всех болельщиков вызывает вопрос то малое количество стартов, которое было отведено вам на Играх в Сочи. Почему так произошло?

— Потому что после Тур де Ски мне позвонила Елена Валерьевна Вяльбе и спросила, что я хочу бежать. Я тогда определился, что побегу скиатлон, эстафету и полтинник. Я сам отказался от гонки на 15 км. Это моя ошибка. Только после этапа Кубка мира в Тоблахе (там Легков выиграл гонку на 15 км классическим стилем — прим. ред.) я понял, что можно бежать и пятнашку тоже. Я понял, что могу показывать высокие результаты и в классике, тем более что погода в Сочи была очень похожа на ту, которая была в Тоблахе. С другой стороны, пропустив пятнашку, я оставил больше сил на 50 км, так что сейчас я об этом не жалею. Хотя, наверное, можно было и на пятнашке побороться за медали. Но повторю — это было моё решение. 

— Да, это было ваше решение, но разве это правильно ставить спортсмена в такие условия, чтобы он выбирал дистанции за месяц до старта, а потом не мог это решение поменять?

— Нет, если бы я на Олимпиаде сказал, что хочу бежать, думаю, что меня бы поставили.

— Мне кажется, что после победы на аналогичной дистанции на этапе Кубка мира за несколько дней до начала Игр не вы должны были просить, а наоборот — тренеры уговаривать вас выступить в этой гонке...

— У них же я не один, спортсменов много. Почему они должны за каждого думать? У них были свои переживания, так как не было медалей, я это всё прекрасно понимал. Поэтому я не стал гнаться за двумя зайцами, не стал дергаться, не стал распыляться, искать варианты, чтобы бежать 15 км, где-то что-то ухватить... Я чётко понимал, что мой главный шанс — это гонка на 50 км, и я спокойно готовился к этой гонке.

— Но ведь перед полтинником была ещё одна не менее важная гонка — эстафета! Расскажите, как она для вас сложилась?

— Я делал всё то же самое, что и на скиатлоне, но я хорошо понимал, что это горы, и дергаться здесь сразу нельзя. Я плавно вработался и просто потом показал свои возможности, на что у меня был готов организм на тот момент. Я не делал много ускорений, а ускорился один раз хорошо и от всех убежал.

— Я думаю, что теперь этот подъем назовут «Крик души», как вы говорили в своём послефинишном интервью.

— Ещё четыре года назад, когда эту трассу только проектировали, уже тогда считалось, что этот подъём делается под меня. Говорили, что это подъем Легкова. 

— Когда вы узнали, какой этап побежите? Или это уже не обсуждается, и ваш этап всегда третий?

— О том, что я побегу третий этап, я знал заранее, и в этом плане давления никакого не было. Я знал, к чему мне готовиться, спокойно выходил на старт и не смотрел, сколько мы проигрываем, насколько отстаем. Я просто прошел свой этап, как надо.

— Было ли какое-то собрание, где разбиралась возможная тактика на эстафету, ставились задачи?

— Конечно. Говорили, что надо бороться за медали, что на нас лежит большая ответственность. Мне говорили, что на меня возлагают большие надежды, что я должен буду либо отыгрывать, либо убегать. Да я и сам всё это прекрасно понимал. Моей главной задачей было справиться со всем этим психологически, и получилось, что я справился.

— По вашему мнению, должен ли был бежать в эстафете Илья Черноусов?

— По моему мнению, если бы он бежал, у нас было бы больше шансов на золотые медали.

— Было такое впечатление, что на своем эстафетном этапе вы отдали все силы и все эмоции. Откуда взялись новые эмоции для заключительного старта?

— Дело в том, что на эстафете мы завоевали олимпийские медали, и я понимал, что один из своих последних шансов мне удалось реализовать. Появились эмоции от успеха, я стал жить счастливой жизнью и дышать полной грудью. Также я прекрасно понимал, что нахожусь в хорошем физическом состоянии и готов бороться за медали на полтиннике. 

— Расскажите, пожалуйста, поподробнее о том, как готовились к марафону и как бежали эту гонку?

— После эстафетной медали я стал спокойно спать, спокойно есть, восстанавливаться, получать удовольствие от жизни, от тренировок, понимал, что я готов, что правильно тренировался, всё делал правильно. На старт 50 км я выходил спокойный как удав. Меня ничего не напрягало, я не переживал, я чётко выбрал лыжи, знал, где я буду их менять, знал, где я буду ускоряться, знал, как буду идти всю гонку, где буду контролировать, где убегать, где бороться. Так что 50-километровая гонка прошла просто на ура, мне так легко гонки никогда не давались. Когда мы финишировали, я был готов бежать ещё дальше. Сил у меня было вагон!

— Какой тактики вы планировали придерживаться?

— Лыжи я должен был менять после третьего круга, а ускоряться на последнем подъеме снизу и до самого финиша — на последних полутора километрах я должен был просто умереть.

— Кого считали основными соперниками?

— Дарио Колонью и Маркуса Хеллнера. Но так получилось, что Хеллнер заболел и эту гонку не побежал, а Колонья действительно до самого конца был моим основным конкурентом, но в конце гонки сам себе сломал лыжу.

— Думали, что кто-то может сделать рывок и убежать, как это сделал Юхан Улссон на прошлом чемпионате мира в Валь ди Фиемме?

— Думал. И мог это сделать только Улссон, но по его выступлению в эстафете я понял, что он сейчас не в той форме, которая позволяет это сделать. Он и не дергался в гонке, а когда ускорялись остальные — финны, например — я точно знал, что мы их догоним.

— То есть, если бы рванул Улссон, то вы бы стали его преследовать, а на остальных просто не обращали внимания?

— Да, либо Улссон, либо Колонья.

— Какие были эмоции, когда вы первым пересекли финишную черту?

— Эмоции были, что я, наконец, это сделал, я, наконец, стал олимпийским чемпионом.

— А что было потом?

— Было много звонков, много поздравлений. Когда пришел домой, была пустота. Я лёг в кровать и стал думать, что теперь дальше, как дальше жить, что мне нужно, чтобы получать такие же эмоции. Я ведь добился всего, чего хотел в этой жизни, и мне надо было понять, что будет дальше.

— Нашли вы на эти вопросы ответы?

— Не полностью. Сейчас мне очень сложно найти дальнейшую мотивацию, чтобы тренироваться так же, как я тренировался, готовясь к Олимпийским играм в Сочи. Наверное, я уже не смогу полностью отдавать себя тренировкам, потому что надо и жить, и строить какие-то другие планы, ведь жизнь то продолжается. Сейчас я продолжаю тренироваться и планирую выступать так же хотя бы первые год-два после Сочи. Но как получится, я не могу сказать, и не буду никого забрасывать шапками, говоря, что и дальше буду продолжать выигрывать. Поживём — увидим, но со стопроцентной уверенностью могу сказать, что выполнять ту нагрузку, которая была до этого, я больше не буду. 

— Поделитесь, пожалуйста, с нашими читателями своими планами на будущее.

— Планы на будущее — создать семью, нарожать детей, жить счастливо, продолжать заниматься спортом, тренироваться. Если говорить о тренировках, то планирую выполнять ту же нагрузку, но в чуть меньшем объеме, так же правильно себя вести. Зима покажет, можно ли так тренироваться и показывать при этом достойные результаты. Если получится, в будущем, возможно, я выйду на те же нагрузки, которые выполнял за год до Олимпиады.

— Вы бы хотели, чтобы ваши дети занимались лыжными гонками?

— Главным будет то, что они сами захотят, я не буду их заставлять. У каждого в жизни должно быть право выбора. Мне было бы приятно, если бы они занимались спортом, а уж каким спортом, пускай выберут сами.

— В этом году ваша группа серьезно расширилась, с вами теперь будут тренироваться Сергей Устюгов, Евгений Белов, Станислав Волженцев, Глеб Ретивых...

— Да, группа действительно серьезно расширилась, ребята в этой группе очень перспективные, хотят тренироваться, и я думаю, что за ними — будущее. Надеюсь, что у них всё получится. Постараюсь им чем-то помочь, потому что я с ними тренируюсь, они на меня смотрят, чему-то учатся, а где-то и я учусь у них. Например, спринтерским качествам, потому что тот же Сергей Устюгов очень быстро бегает спринты. Я думаю, что всё у нас должно получиться.

— Состав группы вы подбирали сами?

— Нет, я никого не подбирал, это личное решение ребят, они сами захотели, сами ходили к руководству и просили разрешить им тренироваться со мной. Я же никого не просил и ни за кого не ходатайствовал, это был личный выбор каждого из них.

— А с вами у них был разговор?

— Да, они подошли и спросили, можно ли тренироваться со мной. Я им ответил, что если им дадут добро, то ради бога!

— Почему из группы ушел Илья Черноусов?

— Мы с ним это не обсуждали, но мне кажется, что он захотел больше индивидуальности. Может быть, он думал, что ему уделялось чуть меньше внимания, чем мне, хотя я считаю, что нам обоим уделялось одинаковое внимание. У него сейчас другая жизнь, и я желаю ему счастья. Он захотел пойти своим путем, попробовать что-то новое, и я считаю, что это тоже правильно. Он не стоит на месте, не хватается за что-то одно, а идет дальше и, возможно, будет пробовать себя в тренировках с другими ребятами в другой команде. Считаю, что это правильно по жизни, и Илья тоже реализовался как спортсмен и ищет ещё большей мотивации, чтобы добиться ещё более высоких результатов.

— Остается только пожелать вам удачи в дальнейшей жизни.

— Спасибо большое. В любом случае, я уже добился того, чего хотел, а как будет дальше, поживем — увидим. Я продолжаю тренироваться, тренироваться ежедневно и даже на межсборье делаю по одной тренировке в день. Для этого у меня всегда найдется время.