Анатолий Акентьев

Опубликовано: Журнал №64

У Анатолия Акентьева уникальная биография. Он не просто был членом сборной команды СССР по лыжным гонкам на протяжении 12 лет, но и, закончив карьеру профессионального гонщика, руководил затем советскими и российскими лыжными гонками на протяжении трёх десятилетий, а параллельно был ещё и одним из самых высокопоставленных и влиятельных международных спортивных чиновников.

ЯЗЫКОМ ЦИФР

12 лет в сборной СССР;
15 лет — главный тренер Советской Армии и Военно-Морского флота;
2 года — начальник филиала ЦСКА на Украине;
3 года — начальник ЦСКА в Москве;
1989 г. — Народный депутат СССР;
4 года — вице-президент ФЛГР;
8 лет — президент ФЛГР;
27 лет — первый вице-президент FIS.

• почётный президент ФЛГР;
• почётный вице-президент FIS.

• построена спортивная база в Тысовце, и на ней проведена последняя Спартакиада народов СССР;
• построен ледовый дворец ЦСКА — уникальная арена, которая имеет две площадки: европейского и канадского размера.

*   *   *

Наши отношения с Анатолием Васильевичем были, увы, не безоблачными. В 1996 году мы договорились с ним совместно издавать лыжный журнал, но публикация письма Михаила Ботвинова «Я выбираю свободу» в 1997 году на страницах журнала резко отдалила нас друг от друга.

Через пять лет, в 2002 году в Сыктывкаре, прошла отчётно-выборная конференция ФЛГР, по итогам которой три крупных лыжных специалиста страны — тренеры А.Грушин и А.Чепалов, а также журналист А.Кондрашов обратились с судебным иском к ФЛГР (а по сути — к А.Акентьеву). Я специально пишу об этих эпизодах нейтрально, опуская подробности, потому что разбор этих ситуаций потребовал бы написания какой-то отдельной статьи, чего делать сейчас нет ни желания, ни возможности.

Все эти годы мы практически не общались: если и здоровались время от времени при встрече, то почти сквозь зубы.

С тех пор прошло немало лет, и в российских лыжных гонках многое изменилось: мы с Андреем Кондрашовым имели возможность увидеть, кто именно пришёл на смену Акентьеву в ФЛГР (увы, это сравнение было не в пользу его последователей). Да и Акентьев, уйдя на пенсию и отойдя от дел в 2004 году, имел, наверное, возможность посмотреть на минувшие годы и наши взаимоотношения под иным углом, с иной точки зрения.

Мы договорились встретиться. И не просто встретиться, а сделать с ним большое интервью для журнала — спустя десятилетие просто посмотреть друг другу в глаза и задать вопросы, которые раньше по каким-то причинам не смогли или не захотели друг другу задать.

*  *   *  

И вот мы с Андреем едем в старинное русское село Еськи Бежецкого района Тверской области, что расположено на слиянии рек Молога и Осень. Встречаемся с Анатолием Васильевичем в районном центре Бежецк, оттуда километров двадцать едем за ним по асфальту, а дальше ещё 15 км по пыльной грунтовке. Анатолий Васильевич приехал на встречу на кроссовере SsangYong Actyon. Я поинтересовался у него, почему он выбрал такую редкую и не очень популярную в России модель автомобиля?

— Мне её внук посоветовал. Он хорошо разбирается в машинах и говорит, что автомобили SsangYong сделаны инженерами для людей, а не маркетологами — для автосервисов. Здесь каждую гайку сможет открутить любой мужик, каждый узел имеет удобную доступность. Ну и почему я не должен был ему поверить?

*  *  *

...Село Еськи встретило то ли разрушающейся, то ли реставрируемой (храм стоит частично убранный в строительные леса) величественной Церковью Богоявления Господня, построенной здесь в 1801 году. Еськи — большое и знаковое для России село, бывшее в XII–XIV веках даже небольшим городком под названием Езьск. Оно раскинулось на берегу реки Молога напротив места впадения в неё реки Осень. На протяжении многих веков Молога была важной транспортной артерией России, Езьск был крупным перевалочным пунктом, местом сбора пошлин, различных ремёсел. Однако после появления железных дорог транспортная важность Мологи начала стремительно ослабевать. Но даже после появления железных дорог, ещё в середине XIX века, всего каких-нибудь 150 лет назад здесь всё ещё жило более 2.000 жителей, был действующий храм, два завода. Однако прошедшие полтора века изменили Еськи неузнаваемо, и сегодня здесь живёт постоянно не более сотни жителей. Повсюду — покосившиеся разрушающиеся некрашеные чёрные избы, иногда — с проваленными крышами, осевшими в землю срубами, завалившимися углами. Но дом Анатолия Васильевича — конфетка. Аккуратно выстриженная трава по всему участку, нарядный и прибранный дом, чистенькая баня. Чувствуется, что хозяин бережно ухаживает за ним.

Интересна история покупки этого дома Акентьевым. Лет десять назад кто-то из знакомых рассказал ему, что в Тверской области, в деревне Еськи какой-то дед продаёт хороший дом. Когда Акентьев приехал и увидел дом — добротно построенный и любовно сохраняемый, когда познакомился с хозяином, понял, что тот продаёт самое дорогое — что-то такое, чем он очень дорожил всю свою жизнь. Когда речь дошла до покупки, Акентьев спросил о цене дома. Дед ответил: «Сто тысяч», — и пристально посмотрел на Акентьева. Акентьев задумался, помолчал и потом ответил: «Давай так. Я тебе даю сто пятьдесят тысяч, и поехали оформлять договор».

На мой удивленный вопрос, зачем он это сделал, Акентьев ответил:

— Ну ты же видишь, какой дом? Не дом, а сказка! Видно же было, что человек продаёт самое дорогое, что у него есть в этой жизни. Мне хотелось, чтобы он увидел, что отдаёт этот дом в хорошие руки, что я оценил то, во что он вложил всю свою жизнь.

...Вечером Анатолий Васильевич ведёт нас в баню. Попутно рассказывает нам о том, что поначалу хотел её снести и построить на этом месте новую. Но потом увидел, насколько крепким оказался сруб, насколько уютной оказалась эта маленькая банька, и пожалел её. Он лишь обновил полы и полки в парной, сам сколотил для предбанника лавки, да вмазал в печь новый котёл. И банька прекрасно работает на радость нового хозяина.

Вечером, после бани, мы пили чай и кое-что покрепче и говорили, говорили, говорили. Наверное, всем нам важно было выговориться в этой ситуации. Во втором часу ночи я не выдержал, отключился и пошёл спать, но с кухни из-за двери до меня ещё долго доносилось приглушённое бу-бу-бу Акентьева с Кондрашовым.

...Утром проснулся рано и ушёл на Мологу. Стоя у слияния Мологи и Осени, вспомнил вчерашний рассказ Анатолия Васильевича о том, что на противоположном берегу реки раньше было около 200 дворов. Но один неаккуратно разведённый костер во дворе и весенний ветер выкосили эти 200 дворов в считанные часы. С тех пор в Еськах панически боятся любых костров, разведённых при любой погоде, а на том берегу реки никто уже не селится.

Когда вернулся в дом, Кондрашов с Акентьевым уже встали. Мы вышли на веранду, выпили утреннего кофе, и я достал диктофон.

ДЕТСТВО

— Откуда вы родом?

— Родился я в деревне Николаевка Боровского района Калужской области — это 101 км от Москвы. Случилось это в начале войны, когда немцы пришли в Боровский район — 14 ноября 1941 года. Немецкая армия была у нас в районе в течение 4 месяцев, и нашу деревню освободили в результате декабрьско-январского наступления советской армии под Москвой, 14 февраля.

Место это очень интересное — на одном месте, на одной возвышенности можно насчитать 13 церквей или монастырей. Самый большой — Пафнутьево-Боровский мужской монастырь. Во времена нашествия монголов его очень трудно было взять, и только предательство нескольких монахов позволило монголам его захватить. Особенностью этих мест было то, что это были церковно-приходские земли, и все жители жили в большом достатке. Там была абсолютная справедливость: покосы, леса — всё делилось по едокам. Каждый год собирались и решали: вот тебе лес, вот тебе пашня, вот тебе покос, заготавливай, никаких ни споров, ни распрей. Это мне рассказывала бабушка — она прожила до 96 лет. Уникальный был человек — не имея никакого образования, работала мастером на ткацкой фабрике. У нас с ней были абсолютно доверительные отношения, так же как и с моими родителями. Многие не знали, какие устные договора у нас заключались с бабушкой. Дело в том, что всё хозяйство делилось на две части: бабушка — одна часть, и мать, отец и трое детей — другая. Корову доили по очереди: сегодня доит бабушка, а завтра — мы. Но нас было пять человек, всё своё мы быстро съедали, а у неё оставалось и на сметану, и на сыр, и на творог. Ну, естественно, я у бабушки подкармливался, немножко приворовывая при этом. Но я технично приворовывал, я никогда не попадался, а вот сёстры постоянно попадались.

— А кем работали родители?

— Отец работал сначала мастером, а потом и начальником цеха Боровской ткацкой фабрики, сам разрабатывал рисунки. А мама была ткачихой. Правда, потом она перешла работать в колхоз бригадиром. Отец пешком ходил и ездил на велосипеде 5 км туда, и 5 обратно. А мама сначала работала по молодости с отцом на фабрике, а потом уже нашла работу в деревне, на ферме — сначала дояркой, потом бригадиром.

— Учились хорошо?

— С этим у меня проблем не было. Помню случай — в какой-то момент нам радио провели, я его слушаю, а дед говорит — сходи за водой. Я говорю: «Отстань от меня, у меня задача не получается, а ты со своей водой пристал». Дед говорит: «Какая задача?» Я так ещё треть учебника вперед переворачиваю страницы и первую попавшуюся задачу ему показываю. Он через три минуты выдаёт мне ответ — 175 — я до сегодняшнего дня помню эту цифру. В уме решил! Я переворачиваю в конец учебника, туда, где напечатаны ответы — точно, 175! Он мне как даст подзатыльник: «Ещё раз полезешь в конец учебника за ответом, ещё и не таких получишь подзатыльников!» И я как побитый пёс пошёл таскать воду. И всё думал — ну как это он алгебраическую задачу в уме решил? Вот как готовили у нас на Руси в школах! Он родился в 1912 году, и в его образовании сложились и царская школа, и церковно-приходская, и советская. Представляете, какая школа у человека была, какие преподаватели?

— А как вы в лыжный спорт пришли?

— Мы же сначала в начальную школу ходили за три километра: летом пешком, на велосипеде, а зимой на лыжах. А потом повзрослели, стали ходить в более взрослую школу — в пяти километрах. И снова пешком, на лыжах, на велосипеде. Нас же никто не возил. Потом домой, обедать. А вечером снова в школу, на кружки — я, например, ходил в радиокружок. То есть получалось — 20 км в день. И как-то всё легко, незаметно проходило.

Наша деревня никогда никому не проигрывала — ни в футбол, ни в волейбол, ни в баскетбол. Я, например, был лучший косец в деревне — у меня рост был под 185, и никто за мной не мог угнаться. Есть такое понятие — годовой минимум трудодней. Так вот я этот минимум вырабатывал за два летних месяца. По две-три нормы за сутки. Приходит бригадир — косить. Мы выходим в 5 утра, косим до 9 часов. В 9 попили чаю, приходят машины — у нас их было две. Всё, что скосили, загружаем и увозим. После обеда к нам ни бригадир, ни кто-то другой уже не смели подступиться — мы шли на речку, а у Протвы было глубокое русло, и она была богата рыбой. В паводок выше по течению открывали плотину, шёл большой сброс воды, и река была очень чистая. Мы с отцом за час умудрялись по 2-3 корзины рыбы наловить. Под кусты большую бельевую корзину заведёшь, по воде похлопаешь, пошумишь, чтобы рыбу в корзину загнать, и резко тянешь её вверх. А щуку, например, нужно было не под кустами, а в траве ловить, налима били острогой... И мы всегда были с рыбой.

ПЕРВЫЕ ГОНКИ

— А когда в первый раз в лыжных соревнованиях приняли участие?

— В школе мы всегда соревновались, и мне не было в лыжах равных. Правда, я ломал их часто. У нас в деревне горки, и мы с них всегда катались. Вы вот представляете себе, что это такое — лыжи ломать каждые десять дней? Но у меня в этом деле был ангел-хранитель — мать. Я, как только лыжу сломаю, начинаю её клеить. А мать видит это дело, и начинает параллельно обрабатывать отца. И тот в воскресенье берет меня за руку, идём в город и покупаем новые. Проходит 10 дней. Мать спрашивает: «Почему не катаешься?» «Не на чем», — отвечаю (смеется). И снова мать подкатывает к отцу, и снова мы едем с ним в воскресенье в город. Ещё по речке зимой катались на коньках, играли в русский хоккей.

А в первых серьёзных соревнованиях, первенстве области, я принял участие в 1957 году, в возрасте 16 лет. Соревнования проводились в Калуге, и я там занял третье место. После этого мы поехали в Пермь на всероссийские соревнования на призы «Пионерской правды» на лыжную базу «Звезда». Там было много народу, в эстафете стартовало больше 100 команд. Я выиграл в ней первый этап, а в индивидуальной гонке был четвёртым. В этих же соревнованиях выступал Веденин и многие другие мои будущие товарищи по сборной СССР, но мы тогда друг друга не знали. Это мы потом, когда познакомились, вспомнили об этом.

— А как в сборную попали?

— Тут вот какое дело — я хотел поступать в лётное училище. Но туда брали с 17 с половиной лет, и мне не хватало годов, я в 16 лет закончил 10 классов с двумя четвёрками — очень прилично учился. У меня четверки были по русскому языку и по немецкому, а остальные пятёрки. Я, кстати, потом закончил и высшую школу военных тренеров с красным дипломом.

— Военных тренеров?

— Да, а чему вы удивляетесь? Есть такая, и я закончил её с отличием. У меня красный диплом есть.
Так вот, когда меня не взяли в лётное училище, сказали — «через полтора года придёшь», я послал их тихонько, поступать в тот год уже никуда не успевал, и устроился работать у нас в совхозе инструктором физвоспитания. И там проработал примерно с год. У нас были молодые девчонки-доярки, мы выигрывали с ними все кроссы в районе, жить было очень интересно. Представляете — люди сначала наработаются, а потом вечером приходят ещё и на тренировку. И с каким-то таким особенным желанием, особой жаждой к жизни, к движению. Когда мы приезжали в Боровск на районные соревнования командой доярок, все удивлялись. А когда мы потом привезли в деревню Кубок района, все удивились ещё больше.

— Это какой был год?

— 1959-й. Но, всё же, положа руку на сердце, я понимал, что эта работа не моя — мне хотелось по-настоящему лыжами заниматься. Я в те годы очень прилично играл в русский хоккей — на первенстве города, области, но это отнимало у меня немало времени. И однажды наступил момент, когда я стал проигрывать в лыжах из-за хоккея, из-за того, что много уделял ему внимания. И это решило мою судьбу — я понял, что хочу заниматься лыжами — пришлось выбирать. Сейчас уже жалею — лучше бы я остался в хоккее.

— Да ладно...

— Точно говорю. Я хотя бы в этой жизни с вами с Кондрашовым не встретился (улыбается).
В общем, двинул я из деревни в город. У меня оказался дальний родственник по мужу сестры, и он занимал достаточно высокую должность на оборонном заводе. Первые несколько дней жил у него, поступил на завод учеником токаря. Это было в 1959 году, мне как раз 18 лет исполнилось.

— А что, в армию вас не призвали?

— Раньше позже призывали, в 19–20 лет. Работал в две смены — утреннюю и вечернюю. В ночную не ходил, потому что нужно было тренироваться. Тренером был Щербаков Николай Ефимович — очень грамотный, сильный гонщик из Перми. А как мы с ним познакомились? Бегаю как-то по стадиону — час где-то. А когда уходил, ко мне подошёл мужчина: «Здравствуйте, я Щербаков, тренер команды. Я посмотрел — вы бегаете. Может быть, съездим завтра в Курью, потренируемся вместе?» Нет вопросов, поехали. Полтора часа мы с ним пробегали, он был в зеленой шапочке — так её выжимать можно было, а у меня — ни потинки. А он был не просто тренером, но ещё и действующим спортсменом, чемпионом области — очень сильный был лыжник-гонщик. Тогда там было много сильных гонщиков — Струк Женька, Третьяков Володя, Морилов...

— Это вы с тех пор ещё с Сергеем Мориловым знакомы?

— Даже не с ним — с его дядькой, Анатолием. Сергей-то — молодёжь по нашим меркам...
Начинаем тренироваться, соревноваться. Мне, конечно, очень повезло — такого грамотного тренера я не встречал во всей России за всю свою большую спортивную жизнь. Никто ему в подмётки не годился даже из тренеров сборной команды страны.

У нас был случай забавный, когда мы были в сборной команде области. Сидим перед соревнованиями в комнате, Женька Струк (а он старше меня, мне было 19, а ему — где-то 29, он был сталеваром из Чусового, мы с ним вместе за сборную области выступали) меня спрашивает: «Ну, кто завтра выиграет — ты или я?» Я ему отвечаю: «Завтра мягкая лыжня, мне, наверное, будет трудновато». Он мне: «Ну тогда давай сделаем так: завтра выигрываю я, а послезавтра — ты». И что вы думаете? На следующий день он выигрывает, я второй, а ещё через день мы меняемся местами: я выигрываю, а он приходит вторым. Это всё очень злило остальных, все же знали про эти наши разговоры.

БОРЩ

Летом 1960-го в Адлере проходили сборы ДСО «Труд», и Иван Петрович Рогожин, главный тренер «Труда», меня ни в какую не хотел на них брать. Тогда ведь как — каждому региону было «нарезано», сколько человек брать на сборы. Меня в этом списке не оказалось. В итоге Щербаков взял меня туда на свой страх и риск. Рогожин просто ни в какую: «Коля, я же тебе сказал — без моего разрешения никого не привозить». Тот его уговаривал-уговаривал, говорит: «Он у меня сильнейший, сильнее всех тех, кого вы приглашаете, а вы его не берете». В общем, уговорил, оставили. Начали тренироваться — Утробин, Докукин, Галиев, — там такая хорошая «балда» была. На всех силовых тренировках мне равных нет — подтягивания, отжимания, приседания. А в прыжках тройным, с места я у всех «по полдня» выигрывал. И когда сбор заканчивался, нам устроили соревнования по ОФП. Осталось два вида: 5.000 метров бег по стадиону и 500 метров плавание. Я в этот момент в общем зачёте выигрывал уже очень много — мне хоть любое место занять, я бы всё равно выиграл. И вот — стадион, все надевают шиповки. А у меня шиповок не было, были такие тяжёлые вьетнамские кеды. Мне Володя Летов предлагает — надевай мои, они полегче, мне всё равно только во втором забеге бежать — мы с ним и поменялись.

Ну, побежали, все в шиповках гарцуют, а я бегу, остаётся два круга, думаю — что они все так медленно бегут, мы же не на разминке вроде? Ещё метров 200 потерпел, не высовывался, а потом как «дунул», и на оставшихся 600 метрах метров 50 всем и привёз. Время не помню — 15.00 или 15.05 — где-то так.

— На пятёрке каждый километр из трёх минут? Во вьетнамских кедах?

— Ну да. А что вы хотите — я из 9 минут 3.000 метров в стипль-чезе выбегал! Я бежал 1.000 метров за 2.29 по стадиону! На следующий день плавание: первым приплыл Кузьмин — он у нас пловец был, плыл по первому разряду, Толя Шелюхин — вторым, и третьим — я.

— Получается, вас с большим трудом на сбор взяли самым последним номером, а вы на контрольной всех обыграли?

— Не просто обыграл, а там по сумме всех видов вообще близко никого не было. И вот финал всего этого де­ла — идём в столовую, вокруг меня все пермяки, всю Россию обыграли — представляете, эйфория такая, настроение приподнятое, садимся за стол. Пельмени — потрясающие, борщи — великолепные, тарелки — глубокие, и только мы за стол сели, и идёт делегация тренеров — Азаров ведёт всю «банду» во главе с Рогожиным. Стол у них оказался рядом. Они сели. Я ложкой борща как загрёб — а там кипяток, там сало расплавленное... В общем, ошпарил я себе всё на свете, у меня всё тут же пооблезало во рту, и чёрт меня дёрнул за язык сказать на всю столовую: «Ну ёлки-палки, опять борщ холодный!» Никто не среагировал, кроме Рогожина — тот захотел удостовериться и хватил полную ложку, ну и, конечно — обжёгся, выскочил из-за стола. После этого меня даже хотели со сбора отчислить, но пронесло, у тренеров оказалось всё нормально с чувством юмора. Мне тренеры говорят: «Толя, ну как ты мог?» А я говорю: «Ну мне так обидно стало, думаю — неужели я один таким идиотом окажусь? Но я не знал, что у Ивана Петровича окажется такая реакция». Хохотали — сил не было.

СБОРНАЯ

Осенью был снова сбор «Труда», с Иваном Петровичем мы уже стали друзьями, я у него стал тренироваться. И приехал на сбор Виктор Дмитриевич Баранов — он тогда был старшим тренером сборной СССР — он меня и оставил на сбор со сборной страны. Так вот в 19 лет, в 1960-м году я попал в сборную команду.

— И как вас приняли? Кто тогда был в сборной команде?

— Нормально приняли. Я всегда дружил и жил в одной комнате с Утробиным и Вагановым. Вот мы всю жизнь, сколько были в сборной команде, с Иваном жили в одной комнате и вместе тренировались. Они ещё иногда уезжали с Вагановым на велосипедах, а я на велосипеде катался только дома, на сборах — не катался.

В 1962 году в сборную пришёл тренером Николай Петрович Аникин. По результатам Спартакиады народов РСФСР была сформирована молодежная команда в 12 человек. В неё входили ребята, которые были тогда в первой десятке на России: Бряузов, Чарковский, Веденин, Тараканов, Акентьев, Наседкин — это была такая отдельная от сборной молодежная группа. И, естественно, тренировки у нас были запредельные — у нас одна только зарядка была — кросс 40 минут и 40 минут работы с отягощениями. После этого можно было вообще больше не тренироваться, а мы делали ещё две тренировки. Аникин тогда только-только закончил свои выступления в большом спорте, он был лёгкий, беговой — становился во главе, мы не отставали.

Был ещё такой тренер — Толят-Келпш со спартаковской группой — дед был потрясающий, ходил во все походы. Ходили в 5-часовые походы, и потом этого деда под руки спускали, но никогда не бросали. Все тренеры ходили в походы. Чем отличаются сегодняшние тренеры от тех? Те всегда тренировались. Но лучший тренер в походе — это Бучин. Это сказка! Пять часов похода, и пять часов он нам рассказывает. Под конец уже сил не было...

— Вы смеялись там, что ли?

— Сначала смеялись, а потом уже сил не было, мы его просили: «Дядя Витя, ну замолчи уже, сил нет!» Но в походы мы всегда только к нему просились — Веденин, Наседкин, я, его любимчик Федька Симашов...
И вот началась работа с Аникиным в группе. Поехал на Урал, я служил ещё, и у нас было первенство округа по лёгкой атлетике. Меня включают в команду. Прошёл дикий дождь, мы бежали по третьей дорожке, потому что по первой было невозможно — там вода стояла. Я бежал 1.500, 800 и 5.000. А поскольку одного человека не хватало, буквально через 10 минут после 5.000 ещё бежал этап в эстафете 4х100. Там были ребята очень приличные. 5.000 я выиграл, в том числе и у Аланова.

— Среди лыжников?

— Среди всех! Среди всех на первенстве Уральского округа. А Аланов у нас потом был призёром СССР на дистанциях 5.000 и 10.000 метров.

— А вы его обыграли?

— А я его обыграл. На 1.500 был третьим, на 800 — вторым. После этого приехал в Бакуриани на сбор, а там контрольная — 800 метров по стадиону, по травяной дорожке и кросс где-то километров 8, по-моему. Я 800 метров еле добежал. И понял, что так, как мы тренируемся, тренироваться нельзя.

Перед кроссом я сделал вывод, что не могу бежать, перетренировался. Хорошо, что у меня хватило ума в кроссе начать медленно, я прибежал в конце десятки — девятым, по-моему. Будучи чемпионом округа!
И получилось так, что после этого сбора в Бакуриани из команды Аникина выжило только два человека — Акентьев и Тараканов. Учитывая, что я уже маленько соображал, я поехал домой обратно на поезде, не полетел на самолёте. Ехал двое суток, валялся на полке. Приехал, дома два дня копал картошку...

— Вы так сделали, чтобы отдохнуть?

— Конечно! И когда всё выкопал, прошло ещё два или даже три дня, я как был — в рабочих сапогах, в рабочей одежде вышел к речке — а там красиво так — приедете, посмотрите. И я побежал в сапогах вдоль речки. Размялся, потянулся, и там был тягун метров пятьсот — я как дал в него! И всё нормально, я понял, что организм отошёл. Валерка Тараканов — тот анархист по душе — он приехал домой в Ярославль и крепко загулял. И тоже отдохнул, восстановился. Слава Веденин переболел фурункулами, Наседкин — желтухой, а остальных ребят из этой команды мы сейчас уже и не вспомним, все «сгорели». И Веденина после того сбора на горизонте не было практически... Ну, примерно до 1966 года.

— А сбор был в 1962-м году?

— Да. То есть человек пропал на четыре года!

— Это так Аникин натренировал вас там в Бакуриани?

— Да. Я-то в 63-м уже стал чемпионом СССР в эстафете, обыграл... Колчин выиграл там две золотых медали, а я простудился. И третий этап я бежал с Колчиным и пришёл на финиш вместе с ним, ничего ему не отдал. Ваганов на последнем этапе обыграл Анисимова. А в 65-м году в Отепя на чемпионате СССР я выиграл 15, и вместе мы тогда выиграли эстафету. Так я стал трёхкратным чемпионом Советского Союза.

ИНСБРУК-1964

— А когда вы в первый раз попали на чемпионат мира или Олимпиаду?

— Ситуация была такая: я выступил в Инсбруке на предолимпийской неделе в 1963 году — был там среди наших в двух гонках вторым и третьим. И после этого в Фалуне выиграл первое место среди молодежи, обыграв Одда Мартинсена. А в следующем, олимпийском сезоне, перед отборочными стартами Колчина, Ваганова и меня отправили в Швецию на международные соревнования. Лучше всех среди наших там выступил Ваганов, я был шестым-девятым среди всех, обыграл, например, Сикстена Ернберга, там бежали все сильнейшие. Вернулись в Союз — на отборы в Златоуст надо ехать поездом двое суток. Приехали — на следующий день старт на 15 км. Колчин не побежал, Ваганов сошёл, я занял 15-е место. Они на Олимпиаду поехали, а я остался дома.

— То есть вас отцепили?

— Да.

ХОЛМЕНКОЛЛЕН-1966

— То есть на чемпионат мира вы попали впервые в 66-м году?

— Да. Норвегия, Холменколлен, гонка на 30 км. Бежим, всё нормально. Иду хорошо, среди лидеров, тренеры увидели меня, растерялись из-за того, что иду слишком быстро, упали, разбили термосы. В общем, вторую «пятнашку» шёл без подкормки, занял в итоге пятое место, был лучшим среди наших. На том чемпионате мира ещё Веденин был относительно близко — шестым на 50 км.

Сейчас, задним числом, думаю, что, может быть, я на «тридцатке» поздновато начал финишировать. Силы-то ещё были на финише, мог, наверное, быть третьим. Но не ближе. Выиграл Мянтюранта — он был там в хорошей форме.

Через год выигрываю 15 км на Холменколленских играх, обыгрываю всё того же Мянтюранту, на 50 км — шестой. По составу участников эти соревнования были даже сильнее, чем годом раньше на чемпионате мира, потому что если на чемпионате мира от каждой страны выступает всего по четыре человека, то тут бежало от каждой страны человек по 10 — 12, а от норвежцев — все 30.

ГРЕНОБЛЬ-1968

— А что в Гренобле через два года?

— Там ситуация была такая — я был абсолютный лидер команды. В 1967 году на предолимпийской неделе был третьим. И по итогам года мы с норвежцем Уле Эллефсетером были представлены на страницах «Советского спорта» как два фаворита Олимпиады.

— А сколько раз за сезон в эти годы вы выступали за рубежом?

— Считаем: Фалун, Лахти, Холменколлен, Кавголово, и пара стартов в Европе. Итого — пять-шесть. И на каждом таком старте — минимум две гонки.

— Итак, вы были лидером сезона.

— Не только того сезона. Я был лидером не одного года. Поехали в 68-м году во Францию, в Гренобль, на Олимпиаду. И надо же было такому случиться, что подводящий сбор мы проводили по одну сторону горного хребта, а сама Олимпиада должна была состояться — по другую. У нас выпало снега по колено, а в Гренобле в это время была вода, оттепель. Я выиграл там даже какие-то местные соревнования во Франции. Сильнейших там не было, но всех наших я в очередной раз обыграл. А в Гренобль приехали, побежали, а здесь, смотрю, нужны совершенно другие движения — чувствую, надо быстрее бежать, резче, а мышцы не бегут. Первая гонка — «тридцатка», хорошая погода, наша, морозная, жёсткая лыжня, так я первые 20 км прошёл, даже не вспотел! И только на последней десятке как-то удалось немного раскочегариться — Вовка Воронков пришёл четвёртым, а я — десятым.

— А почему десятым, если вы говорите, что даже не вспотели?

— Да мышцы не готовы, нужно было хотя бы три-четыре быстрые подводящие тренировки провести. По льду же бежали.

— Лёд же — ваша погода?

— Так когда ты в пуху перед этим две недели тренируешься, а завтра выходишь на лёд — далеко убежишь? Мы же не один день там были, а 12 дней на этом подводящем сборе, и все в итоге в Гренобле плохо выступили, кроме Веденина на полтиннике. Я и 50 км там бежал. Но у меня — я по льду пробежал 50 км — не то что смазки — даже древесины на лыжах не осталось!

— А у остальных?

— Я тяжелее остальных, у меня 80 кг боевого веса было, остальные существенно легче. Когда я увидел как на Ярвинене идёт Лаурила* — я смотрю — у него лыжи все бугры облизывают. А я пришёл — всю ночь свои лыжи циклевал, чтобы хоть как-то их подвести. Мне найти лыжи было очень сложно — мне все они были мягкими.

— Веденин на последнем этапе уступил Мянтюранте в борьбе за бронзовые медали. Как это было?

— Там ситуация была такая. Накануне эстафеты нас Захавин всю ночь воспитывал — до 12 не спали, он нас всё «накачивал». Мы бежали нормально, боролись, на последнем этапе поворот, остаётся 100 метров до финиша, Мянтюранта толкает Славку рукой.

— Неужели рукой? Может, всё-таки плечом?

— Толкнул! Славка потерял равновесие, палку вбок подставил, чтобы не упасть, она у него в снегу утонула. Палка с кольцом — мы тогда бегали с огромными такими кольцами. Веденин пока это кольцо выдернул, Мянтюранта на метр ушёл вперед, Славка его так и не сумел догнать.

— А что это за эпизод, про который Веденин рассказывал, будто после эстафеты к вам Захавин пришёл то ли в комнату, то ли в палатку и говорит: «Сопляки. Не умеете бороться». И Веденин говорит — вы его там сгребли в охапку...

— Ну а что тут рассказывать — выкинул из палатки, да и всё.

— Кем он был по должности?

— Замминистра спорта и президент Федерации лыжных гонок СССР.

— И что — прямо выкинули из палатки?

— Мог и морду набить, но сдержался. Ну ситуация такая — мы боролись, Мянтюранта грубо нарушил правила, и даже никто ничего...

— Он и вправду назвал вас сопляками, или это Веденин для красного словца сказал?

— Да может быть, он нас назвал и хуже — дело в том, что накануне он нам сказал: «Вот мы — амбразуры ДЗОТов закрывали грудью, а вы не можете здесь гонки выиграть». Тараканов встал и ответил ему: «Если надо, мы и амбразуры грудью закроем, но вы-то, как мы знаем, никакие амбразуры не закрывали и на войне не были». Вот так нас готовили накануне старта, а потом после всего этого нужно было ещё и бежать.

— Судя по результатам, наши, может быть, лишь чуть-чуть проигрывали норвежцам, а с остальными вполне могли бороться. А Веденин 28 секунд проиграл на своём этапе Мянтюранте.

— За Славку говорить не  буду, но я, например, был не перестроившийся. Я форму потерял из-за того, что была разная лыжня, и не было инвентаря. Это 100 процентов!

-----
*«Л.С.»: финн К.Лаурила, бывший в Гренобле в разных гонках третьим, четвёртым и шестым.

ВЫСОКИЕ ТАТРЫ-1970

— А что Высокие Татры?

— В 70-м году, в сезон чемпионата мира в Высоких Татрах, я выиграл 13 стартов из 15.

— Это какого ранга были соревнования?

— Всякие — всесоюзные, международные. И вот — отборочные соревнования в Бакуриани. Заряд снега сумасшедший, идём по колено в снегу. Веденин сошёл, разрывы огромные... А я тяжёлый, опять занимаю 15 место. И нас — меня и Долганова (мы оба были тяжёлые) — Свиридов с Каменским** оставляют в Москве. А на этом чемпионате мира наши стали чемпионами в эстафете, а Славка выиграл «тридцатку»...

— Вы выиграли в сезоне тринадцать стартов из пятнадцати — фактически, вы были безоговорочным лидером команды?

— Да, а меня не взяли. Слава Веденин ходил за меня просить, я сам ходил к Каменскому, спрашиваю: «В чём дело?» Он мне говорит — иди к Свиридову. Но к Свиридову я не пошёл, так на чемпионат и не поехал. Зато на чемпионат поехал мой личный тренер В.Кузин.

-----
**«Л.С.»: Свиридов в те годы был начальником управления зимних видов спорта, Каменский — главным тренером сборных СССР по лыжным гонкам.

САППОРО-1972

— Оказывается, несправедливости происходят не только в наши дни, но и в ваши дни происходили тоже...

— Да нет сегодня никакой несправедливости. Сегодня в команду заталкивают, некого брать. А раньше было намного сложнее. Перед Олимпиадой 72-го года я выиграл Кубок Бакуриани, Кубок Армии, осталось одни соревнования пробежать. Живём — Пятало, Тараканов, Чарковский и я. Я — у окна. Валерка нам рассказывает какие-то анекдоты. А я всегда сплю с открытыми ногами. Валерка ночью встал, окно открыл — ему жарко. Утром встали — у меня температура за 38. И нас с Васей Рочевым отцепили, отправили в Райт-им-Винкль. Сейчас бы сказали — на этап Кубка мира, а тогда это называлось просто крупнейшие международные соревнования. Мы побежали, выиграли эстафету, у меня — лучший результат в эстафете. 15 км выиграл Рочев, у меня был четвёртый результат. К нам приходит немец, Вальтер Демел, мы ему там навертели сколько хотели — когда, спрашивает, едете в Саппоро? Мы говорим — а мы не едем. Он аж обалдел — а кто же, говорит, у вас тогда туда едет, если вы не едете? А Вальтер Демел в Саппоро на двух дистанциях был два раза пятым. И мы его перед Олимпиадой — обыграли!

*  *  *

Я хочу вам сказать, что я прожил очень интересную жизнь в лыжных гонках. Да, я не стал олимпийским чемпионом или чемпионом мира, но я первый победитель международных соревнований среди молодежи в 1963 году. Я выиграл Фалун, Холменколлен, обыгрывал Мартинсена, Эрикссона, Ернберга, Рёнлунда, Грёнингена, Эггена, Эллефсетера. У меня был личный покровитель в FIS — Сеги Бергман — ответственный секретарь FIS. Вот он сколько жив был, всегда меня опекал.

— Почему, чем вы ему запомнились?

— Даже и не знаю. Вообще-то, я был очень коммуникабельный, я не то что с вами — на брудершафт с королями выпивал. Я был знаком с большими людьми в Ватикане, с президентом Италии, с премьер-министрами, был в гостях у короля Испании Хуана Карлоса, я прожил интересную жизнь.

АКАДЕМИЯ

— И вы оказались перед фактом, что нужно заканчивать? Или вам ПРЕДЛОЖИЛИ закончить?

— Там ситуация была такая — пробыв 12 лет в сборной команде, я на всесоюзных соревнованиях ниже 5-го места не опускался. А тут мне в армии сказали: «Мы не можем тебя больше держать на высшей ставке, переводим на первую ставку». Я спрашиваю: «У вас есть кто-то, кто лучше меня выступает?» Они говорят: «Нет». Я говорю: «Хорошо». Я решил устроиться на работу в бронетанковую академию старшим преподавателем по физподготовке. Встретился с начальником академии. Он мне говорит: «У вас программа, вам нужно будет много работать». Я ему отвечаю: «Для меня ваша программа — на два месяца работы. Все ваши курсанты будут мёртвые. Но я хочу ещё выступать». «А дальше?» «А дальше есть желание закончить бронетанковую академию».

Он дал мне добро — это было летом 1972-го года. А у нас Владимир Семёнович Кузин — главный тренер ЦСКА — доработался до того, что в армии не было ни одного женского тренера по лыжным гонкам! К этому времени обстановка в лыжной команде в клубе была очень непростой, и руководство министерства обороны искало выход из создавшегося положения. Меня вызвал к себе генерал Кошелев — он был начальником военного института, меня хорошо знал. Вызвали они меня с Чанышевым и предложили должность главного тренера ЦСКА. А я был тогда ещё старшим лейтенантом, мне хотелось бегать, я настолько к тому времени научился грамотно тренироваться, записывал все планы, давал сравнительные характеристики. Не хотел заканчивать! И тут начался какой-то странный разговор: «Ты не патриот ЦСКА, у нас трудное положение...» — и так далее. Ну, я смотрю — такое дело... В общем, согласился. И тут же, следом, мне говорят — возьмёте тренером в команду Емелина, ещё кого-то. Я тогда спрашиваю: «Приказ на меня уже подписан?» Генерал: «Нет». Я тогда ему отвечаю: «Товарищ генерал, вот вы тогда их сами и назначайте, а я пошёл работать на кафедру физподготовки». Меня на выходе Чанышев — его зам — за руку поймал и повёл назад. Генерал мне: «Толя, в чём дело?» Я говорю: «Давайте договоримся раз и навсегда — вы пишете приказы, а кадры подбираю я». И всё. В ЦСКА не было тренеров, Тараканов работал преподавателем в Монино, Ваганов работал под Жуковским. Так я через министра обороны вытаскивал их на сборы работать, а потом и перевел к себе.

— То есть подождите — кем же вас всё-таки в итоге назначили?

— Главным тренером Советской Армии и Военно-морского флота по лыжным видам спорта. Пять разных дисциплин.

РАБОТА

— В итоге спортивная карьера ваша закончилась, и что?

— Началась работа. Мне был 31 год. Я был в самой силе, в самом расцвете сил и в физическом, и в моральном, и в педагогическом плане, я мог и хотел гоняться... Но так сложилось. Я начал готовить тренерские кадры. Через военный институт физической культуры я пропустил всех. Володя Воронков, Ваня Пронин, Саша Никифоров, Толя Алябьев, Коля Бажуков, Володя Драчёв — все ребята у меня закончили высшую школу тренеров. Таким образом, тренерские кадры Советской Армии стали лучшими в стране. Доходило до того, что их боялись брать в сборную команду, потому что Тараканов — с именем, Воронков — с именем, боялись их авторитета. Володя Воронков в итоге поработал со сборной командой по двоеборью, Пронин тоже работал в двоеборье. В прыжках работали тоже все мои тренеры. В горных лыжах мы были победителями этапов Кубка мира — Жиров, Цыганов были победителями и призёрами. Фристайл в стране я создал с нуля, мы первыми стали тренироваться на батутах — к нам приезжали швейцарцы перенимать опыт. А что такое батут — прыгали в лыжах, три дня тренировок — и его нужно менять, он уже рваный. Ввёл сразу двух человек в комитет FIS по фристайлу.

FIS

— А как вы стали вице-президентом FIS, сколько лет вам тогда было?

— К тому времени Виктор Александрович Андреев был первым вице-президентом международной лыжной федерации, по-моему, уже лет 27. Чемпион Советского Союза по прыжкам с шестом, чемпион СССР по прыжкам на лыжах с трамплина. Уникальная личность! Был главным тренером Вооружённых сил СССР по лыжным гонкам и лёгкой атлетике, президентом Федерации лыжного спорта СССР. Представляете, какая фигура? Потом, когда стал начальником ЦСКА, думаю — ну всё, вот тут мы с ним сравнялись по прохождению службы. Дал команду подобрать данные о всех начальниках ЦСКА. И оказалось, что Андреев был моим предшественником — четвёртым начальником ЦСКА. Он очень короткий период времени там проработал, но был. Это был высокоинтеллигентный человек, высочайшего класса специалист!

— Но почему Андреев всё-таки отказался от своего поста?

— По возрасту. Ему было уже под 70 лет. Но здесь сыграло свою роль ещё и то, что у меня были очень хорошие отношения с Захавиным. А с министром спорта Павловым — ещё лучше.

— Хорошие отношения с человеком, которому вы в Гренобле чуть морду не набили?

— Ну, он потом понял, что был неправ, мы с ним помирились. Так вот, Андреев порекомендовал, Захавин меня вызвал. Переговорили, потом меня вызвали в ЦК партии, не подумайте, что это было просто так — баллотироваться в вице-президенты FIS — я проходил все инстанции, со всеми разговаривал, согласовывал.

— Сколько лет вам тогда было?

— 1978-й год, получается — 37.

— Маленькая ремарка. Многие из тех, кто сейчас будет читать эти строки, не поймут, что такое ЦК КПСС и какова была его роль в жизни СССР. Так вот, применительно к реалиям наших дней это — как администрация президента РФ.

Следующий совет FIS в Малаге, в Испании. В это время там отмечали 60 лет Марка Ходлера. Я привёз разные сувениры от федерации. Пока мы доехали, совет уже начался. В перерыве я отдал Ходлеру письмо Андреева, Марк зачитал его всем, представил меня, мне разрешили присутствовать на совете, и я решил воспользоваться паузой. Говорю — в честь дня рождения президента я привёз сувенирную ладью. Достаю — хохлома, большая, деревянная и вместо вёсел — кружки деревянные штук по шесть с каждого борта и тоже все расписные. Достаю полуторалитровую бутылку сибирской водки, икру, мы всё это красиво поставили на столе. Ходлер сразу совещание прервал, выпили, а водка была крепкая — по-моему, чуть ли не 56 градусов. Все заговорили уже нормально, доброжелательно. Я пожелал президенту долголетия, сибирского здоровья, и меня приняли за своего.

Но мне в Москве было дано указание, чтобы я провёл два неофициальных совещания с демократами и с капиталистами — с каждой группой отдельно. Совещания по поводу своей кандидатуры. И потом я должен был доложить в ЦК партии — стоит ли соваться, есть ли шансы на избрание?

У нас в FIS было четыре вице-президента: от скандинавов, от американцев с канадцами, от Азии и — от всей Европы и СССР. В общем, с демократами поговорили, сувенирами обменялись, но я понял, что особенно на их поддержку рассчитывать не приходится. На следующий день я собрал всех капиталистов, тоже неофициально, тоже сувениры приготовил, «полянку» накрыл, сидим, разговариваем. А мне немец, Фриц Вагенбергер — очень такой принципиальный был дядька, он возглавлял финансовый комитет, говорит: «Ну что, Толя, твои тебе отказали?»

— То есть восточные?

— Да! «Твои, говорит, тебе отказали, но доложи своим, что мы тебя поддержим». Я так и доложил Захавину и Павлову. Захавин просто обалдел: «Не может быть, как это так?»

После совета мы поплыли к королю Марокко на корабле, а плыть час. И вот интересная вещь — Ходлер стоит особняком, как-то никто к нему не решается подойти. А я — к нему, мне терять нечего. И мы с ним за этот час обсудили всё — я знал хорошо историю, в том числе знал историю Швейцарии, знал, почему немцы побоялись на них во время Второй Мировой войны напасть. Потому что каждый швейцарец имел у себя дома оружие и боекомплект. Каждый имел снаряжение для передвижения в горах. У каждого была пристрелянная точка. Когда военное положение объявляется, у них уже никто никуда не идёт — каждый идёт туда, куда ему нужно. И в течение двух-трёх часов вся Швейцария оказывается вооружена и более того — расположена на своих боевых позициях. И немцы просто испугались, потому что всё-таки это горы. Ну и, конечно, не нужно сбрасывать со счетов банки — Гитлер не хотел нести финансовые потери.
А Ходлер в ответ мне тоже очень много рассказал: «Мы, говорит, готовы были воевать, мы были единственной европейской страной, готовой дать отпор фашистской Германии». И вот так мы проговорили с ним целый час, а в конце, когда к берегу приставали, он мне сказал: «Ты не волнуйся, всё будет нормально».

Ну, я вернулся домой, всё так и доложил. Поехали на следующий год в Ниццу на конгресс FIS, но Виктор Александрович Андреев тоже поехал. И вот всё заканчивается, завтра голосование, а сегодня банкет — 700 человек выезжает в Канны.

— Это столько человек собирается на конгрессе FIS?

— Конечно, это же все лыжные виды спорта, многие с жёнами. Приехали в открытый ресторан, расположенный на склоне холма, вроде как амфитеатром. То есть зал-то есть, но в этом зале с любого места всех видно, весь зал. Наши все отказались, и мы поехали только с переводчицей Ниной Николаевной. Меня уже посадили за стол, где совет — вместо Виктора Александровича. Сижу, все едят, пьют, смеются, разговаривают. И вдруг ведущий подходит ко мне: «Что вы будете петь?» Я ему отвечаю: «Если петь, то я не в кондиции. А вот под калинку сплясать — могу». Ну, зал сразу же загудел. Я выхожу — я ещё в приличной форме был — у меня вес был килограммов под 90. Рукава засучены, накачанный такой. Оркестр взял один аккорд, второй, а я смотрю — у меня ноги деревянные. Вот знаете, как в гонке какой-нибудь — по ногам рубанёт, и ты уже ничего сделать не можешь? Вот так и тут.

Я оркестр жестом остановил. А тут рядом столик американцев — за ним сидел Раум — председатель технического комитета по прыжкам на лыжах с трамплина. Я спускаюсь к нему с помоста, беру его бокал, вино красное и начинаю медленно наливать. Наливаю, наливаю, наливаю — красного вина обычно наливают в бокал одну четвёртую часть, не больше. А я налил три четверти — весь зал смотрит! Поднимаю этот бокал, в который вошло минимум полбутылки красного вина. И начинаю потихоньку по глотку пить. Смотрю — у меня ноги отходят. Я выпил весь бокал. Поставил его на стол. Похлопал себя по ногам — вроде всё нормально, отпустило. В общем, станцевал я им калинку с выходом.
Возвращаемся в отель, а там такой огромный — 5 на 15 метров — экран, и по нему показывают видео с конгресса. И половина — с моими танцами. Половина!

На следующий день идёт голосование. Начинают с президента. Ведущий предлагает избрать президентом Ходлера. Есть два способа голосования: тайное и под аплодисменты. Ходлера единогласно избрали, все встали, зааплодировали. Он тогда берет микрофон и говорит: следующим по списку нам нужно избрать первым вице-президентом Анатолия Акентьева. Ну и зал, как и Ходлеру, весь за­аплодировал. Верите ли — меня ни разу не избирали тайным голосованием — всегда под аплодисменты! Тягачёва на второй раз выкинули — он и в первый-то раз прошёл по баллам предпоследним, когда его один раз избрали вместо меня. Меня, между прочим, даже не поблагодарив за 27 лет работы! Но я перед этим сам написал письмо в FIS, что, в принципе, заканчиваю.

— Получается, вы вместе с Андреевым представляли СССР и Россию в FIS на протяжении 54 лет?

— Получается так. Кстати, после моего ухода конгресс FIS избрал меня почётным вице-президентом пожизненно.

— А почему вы решили отказаться?

— Знаете, я потерял интерес. Я не могу ездить на лыжные соревнования, они стали неинтересными, в них исчезла романтика борьбы.

— Вы имеете в виду внутрироссийские соревнования?

— Международные! Бег за деньги, при котором за первое место соревнуется всего три человека?

— Но они же сильнейшие.

— Слушайте, давайте называть вещи своими именами: почему вдруг потерял слух и умер Мянтюранта? Почему вдруг потерял здоровье швед Петтерсон, который выигрывал все вечерние гонки у скандинавов и у нас? Умер! Где самые сильные лыжники, там самые сильные лаборатории. Норвегия, Швеция, Германия, Франция. Италия. В коньках, велосипеде — Голландия. Везде случаются проколы, но везде всё тихо, покрывают. А у нас... Я не мог остановить этот процесс, потому что спортсмены, тренеры, врачи делали это за моей спиной.

АЛЬЯНС

В общем, меня избрали первым вице-президентом FIS. Вернулся домой, всё доложил. Другими словами, авторитет Советского Союза был настолько высоким, что меня избрали открытым голосованием, единогласно. И, что немаловажно — я профессионал, у меня, например, с Ходлером был заключён договор. Он горнолыжник, и его скандинавы всё время душили: ты горнолыжник, ты не даёшь денег на развитие лыжных гонок. Я приехал к нему на день рождения, привёз картину в подарок, а он мне говорит: «Поедем в горы, поужинаем?» Поехали. И Марк мне говорит: «Толя, мне нужна твоя помощь — эти скандинавы уже надоели мне со своими претензиями, я чувствую, что всё делаю правильно, советуюсь со специалистами, но они не отстают от меня. Ты можешь мне помочь в этом просто как эксперт? Когда начинаются какие-то дискуссии — встать и высказать свою точку зрения? А я все твои политические вопросы решу». И после этого, когда шведы или норвежцы начинали дёргаться и выходить против Ходлера с какими-то своими инициативами, меня Марк спрашивал: «Ну что ты сидишь и молчишь? Тебе есть что сказать?» А я ему отвечал: «Марк, я вообще не понимаю, о чём они говорят. Они в лыжах, по-моему, вообще не разбираются — здесь вообще их предложения неуместны». Он тогда: «Всё правильно, я тоже так думаю». Один раз мы их так поставили на место, второй раз, они и перестали задавать лишние вопросы. А когда до каких-то моих вопросов доходило, и нам по каким-то причинам невыгодно было их рассматривать, он говорил: «Так, у нас этот вопрос не готов, будем рассматривать его в следующий раз».
Я каждый раз отцу Миши Прохорова*** писал отчёты, которые шли в ЦК партии. По пунктам, что выполнено из поручений, что не выполнено, и почему не выполнено. За каждый потраченный доллар, каждый потраченный цент отчитывался. И ситуация была такая, что канадец и американец говорили, например: «Надоел этот Акентьев, ну когда он успокоится? Везде в барах за всех рассчитывается». А потом уже все привыкли, все знали, что у этого Акентьева всегда всё есть: водка, икра, всё что нужно. Ну, и чего там у этой барной стойки стоять? Идём ко мне в номер, всё достаём, ставим на стол, и всё всегда было нормально. Жили прекрасно, ситуация была потрясающая.

-----
***«Л.С.»: Дмитрий Ионович Прохоров — начальник управления международных связей Госкомспорта.

ДОПИНГ

10 лет медицинский комитет FIS собирал досье — как применялся кровяной допинг, как это работает, высокогорье, высокогорные домики — всё это анализировалось. Председателем этого комитета был швед, а замом у него — норвежец. И вот они десять лет этой информацией пользовались, скрывали эти данные от остальных, и только спустя десятилетие предоставили остальным членам Совета эту информацию. Когда я получил эти документы, я встал в Стокгольме и спросил у Каспера: «Когда вы разберетесь с этими уродами?» Он мне говорит: «В чём дело?» Я его спрашиваю: «Почему у нас нет представителей от медицинского комитета на чемпионатах мира?» Швед говорит: «Как нет, а я?» Я ему говорю: «Ты здесь ни при чём, нужна очередность из членов комитета, должны выезжать сегодня швед, завтра американец, послезавтра японец и так далее. Вы не можете быть экспертом, вы руководитель». Разговоры были очень серьёзными, бились мы с ними по-взрослому.

Идёт разбор допингового случая с Егоровой, я им говорю: «Как мне бороться? Я президент национальной федерации, вице-президент FIS. Но я не имею заранее информации из медицинской комиссии, почему вы мне её не даёте? Вот так вот взяли и наказали — не известив, не предупредив меня». Вечером ко мне на ужине подходят американцы: «Толя, спасибо, ты прав». Остальные все — то же самое. И уже под самый конец генеральный секретарь FIS Сара Льюис и президент FIS Жан-Франко Каспер: «Ну, ты не обижайся на нас». Я говорю: «Я не обижаюсь, но козлом отпущения никогда не буду. Надо серьёзно этим заниматься». Они мне говорят: «Толя, ну ты же понимаешь в чём дело — остальные-то умеют скрываться, а вы — не умеете».
Видите, откровенный разговор...

— Это кто вам так сказал?

— Президент. Все всё знают. Все знают о том, что есть прикрытие, что это профессиональный спорт, и все на это идут.

ЛАЗУТИНА

— Раз уж пошёл разговор о допинге — в какой степени вы сейчас можете себе позволить прокомментировать историю с Лазутиной в Солт-Лейк-Сити в 2002 году?

— Для меня лично это самая страшная история. Я просил их: «Девчонки, не нужно выигрывать любой ценой, нам надо выиграть эстафету и ещё одну медаль — нам хватит! Вы в таком составе обыграете всех». «Да, да, что вы, Анатолий Васильевич, мы всё понимаем».

То, что было сделано для команды в Америке, никто и нигде для команды не делал — даже в этом году в Сочи. Отдельные дома, отдельные кухни, никуда ходить не надо, бани построили, Лариса жила в отдельном доме с сестрой, там же был и её муж.

— Они сняли для себя отдельный дом?

— Это им Роснефть оплатила. Мы платили за свои дома, а ей оплатила Роснефть. Лариса там проявила безалаберность. Гемоглобин же в горах скачет. Она с вечера проверила — всё в порядке. А утром проверять не стала, а он и подскочил.

— А остальные девчонки не проверяли, что ли, по  утрам гемоглобин?

— А остальные жили в другом месте. Роснефть просила Ларису — только поаккуратнее, любую медаль нам привези — хоть бронзовую, чтобы нам перед трудовым коллективом оправдаться, и нам хватит. Дело в том, что если бы Лариса тогда остановилась, она сегодня была бы членом Международной лыжной федерации, была бы президентом ФЛГР. Она умница, и она — сильная баба, это вам не Вяльбе. Она сегодня работает на государственной должности, пользуется огромным авторитетом в районе. У неё там тоже сейчас появились какие-то проблемы, но речь сейчас не об этом.

ВЛАДИМИР СМИРНОВ

— Давайте вернемся к вашей работе в ЦСКА. Вы же имели самое непосредственное отношение к истории с Володей Смирновым, когда он, будучи офицером советской армии, решил выступать за шведский клуб. Как всё это было? Вы ему помогали, препятствовали, отнеслись нейтрально к этой его инициативе?

— Он написал в своей книжке...

— Кстати, не переврал? Всё правильно написал?

— Нет, не переврал. Я бы даже сказал — скромно написал. Дело было так. Я — главный тренер ЦСКА. Володя Смирнов призывается в армию. Веденин поехал в Алма-Ату. Когда мне доложили, что Веденин уехал, я полетел следом. Я встретился с командующим военного округа Петром Георгиевичем Лушевым...

— А Веденин полетел вербовать Володю в Динамо?

— Ну конечно! Так вот, я уже там, в Алма-Ате, спрашиваю: «Глыба уехал?» Мне говорят — уехал. Я говорю: «Ну всё». Я встретился с командующим округа: так и так, товарищ командующий, без вашей помощи мы эту проблему не решим. Тот: всё понял, вечером пригласите Смирнова ко мне, я с ним переговорю. А они оба рыжие: Вовка рыжий, и Лушев — рыжий. Он его встретил: «Сынок, да мы с тобой оба рыжие, какое «Динамо», о чём ты говоришь?» Обнял его, расцеловал, и всё — на следующий день Смирнов уже был призван в армию.

— Получается, вы украли Смирнова у Веденина?

— Украл в одну минуту! Я ему говорю: «Веденин, ты не связывайся со мной!» Он мне: «У нас спецслужбы!» Я ему: «Не надо! У вас спецслужбы, а у нас — танки». Но мы со Славкой — сколько мы с ним в сборной команде были — ни разу не поругались. Мы бились на лыжне, особенно в эстафетах, до умопомрачения. И всегда на последнем этапе. Я не любил бегать последний этап, мне нужен был второй или третий, я эмоциональный человек. А он — тягучий. Он же спас для нас две эстафеты — на чемпионате мира в 70-м и на Олимпиаде в 72-м. Если бы не он, не видать нам там золотых медалей. Потому что Федька Симашов оба раза эстафету заваливал. Да вы и сами знаете эту историю. Но мы с Ведениным всегда были на равных, если выходили в секундах, так всегда и финишировали. Отношения у нас были — потрясающие, мы до сегодняшнего дня дружим. Я, в принципе, ни с кем больше не поддерживаю такие отношения, как с Ведениным. Звонит: «Большой, ну ты чего?» Он меня Большим зовёт, а я его — Глыбой. Великолепный человек!

— Почему вы не стали препятствовать Володе? Он же был офицером, его можно было не отпустить в этот шведский клуб?

— Да, он был офицером. Но тогда уже началась перестройка, и удержать эти процессы было невозможно.
Володя приехал, но никто не мог принять по нему решение. Он напирал на опыт хоккеистов, которые к тому времени стали уезжать в клубы НХЛ. И он сказал, что хочет готовиться со шведским клубом. Что он не хочет менять гражданство, что будет и дальше выступать за СССР.

Ну, и чего было ставить ему палки в колёса? Мы с ним за один день все вопросы решили, всё оформили. Там даже потом рассматривался такой вариант... У него же родители в России, в Вятке живут. И когда он закончил свою карьеру, я предложил ему свою должность президента ФЛГР. Но при этом сказал: Володя, хочешь-не хочешь, но тебе нужно будет поменять казахстанское гражданство на российское. А дальше у тебя есть перспективы пойти и в государственные структуры и т.д.

Он отказался. Думаю, у него и жена была против. Они к тому времени привыкли жить в Швеции, у них там свой дом, своё дело. Может быть, они не очень богатые люди, но для достойной жизни семьи того, что они зарабатывают, вполне достаточно. Потом, когда СССР распался, и Казахстан стал отдельным государством, Володя надеялся, что Назарбаев сделает его своим представителем в странах Скандинавии. Но этого не случилось. Скорее всего, он был немного разочарован этой историей. Тут ситуация была ещё в том, что мы хотели рекомендовать его на место Одда Мартинсена — председателя гоночного комитета FIS. Мартинсена в своё время немного прижали, стали ставить ему в вину, что он лоббирует каким-то образом интересы своей дочери, он и сказал: «Всё, я ухожу».

— А сейчас кто у нас в FIS на этой позиции?

— Ульванг.

Ну, так вот — всех скандинавов кандидатура Володи Смирнова устраивала — он знает шведский, норвежский, немецкий, да и репутация у него в международных кругах очень высокая. Но произошла неприятность — в какой-то момент Каспер мне сказал: «Пока я президент, Смирнова в техническом комитете не будет». Я: «В чём дело?» Оказывается, когда Володя был в МОКе в комиссии спортсменов, Каспер к нему обратился с просьбой — там нужно было кого-то поддержать. Володя ему отказал, и, как говорит Каспер, сделал это в недипломатичной манере. С тех пор фамилии «Смирнов» для Каспера просто не существует.

— Подробнее об этом эпизоде вы не можете рассказать — в чём отказал?

— Каспер не стал мне об этом рассказывать. Но я понял, что между ними возникла личная неприязнь. Володя после этого пошёл в биатлон. Он был там вице-президентом IBU, но что-то у него там тоже не сложилось, подробностей опять-таки не знаю.

БОТВИНОВ

— Хотелось бы перекинуться от Смирнова к  Ботвинову. Уже много лет прошло с того момента. Всё ли вы правильно тогда сделали, ни о чём не жалеете задним числом?

— Там было чистой воды предательство с его стороны. Миша мне дал слово, что он за сборную России будет выступать на чемпионате мира, на Олимпиаде, и я ему сказал: «Миша, вот выступаешь в Тронхейме и Нагано, и после этого я тебе всё подписываю». А он? Он получил всю экипировку, он готовился летом с командой на сборах, и вдруг осенью объявляет — я теперь буду выступать за Австрию. Ну кто так делает?
Скажу прямо — на меня давили, чтобы отпустил. Давили, в том числе, и через Черномыр­дина, но я сказал: человек нас обманул, и я не пойду ему навстречу.

Я пытался как-то разрешить эту ситуацию. Например, я позвонил Петеру Шрокшнаделу — президенту австрийской федерации лыжного спорта. Он миллионер, один из богатейших людей Австрии и Европы. Прекрасный человек, мы могли бы с ним попробовать найти точки соприкосновения. Наверное, мы потребовали бы какую-то компенсацию, наверное, был бы торг, но уверен, что мы, в конце концов, пришли бы к компромиссу. Но Петер даже не приехал!

Если бы я дал в этой ситуации разрешение, все подумали бы, что я получил взятку. И притом немаленькую. Я бы подставил свою фамилию, подмочил свою репутацию по полной программе.
Если бы Ботвинов выступил в Нагано за Россию, мы могли мужиками привезти оттуда две золотые медали. Потому что Мишка мог бороться и на 30 км, и на 50, и в эстафете. Мы же отчасти из-за Мишки загубили Прокуророва. Лёша должен был бежать в Нагано 30, эстафету и 50, он не должен был бежать эти две гонки Гундерсена, они его опустошили, выхолостили. Он должен был перед «полтинником» хорошенько проработаться на «тридцатке», отдохнуть и бежать затем эстафету и полтинник. И когда Маматов попросил Лёшу выступить знаменосцем России на параде открытия... Но тут и я виноват, уступил. Посмотрел, там вроде всё нормально — привезли автобусом, я и сам пошёл. А Лёша приходит вечером накануне «тридцатки»: «Анатолий Васильевич, я завтра не побегу, у меня сопли». Я ему говорю: «Тебе как раз надо мышцы проработать». Но он упёрся: «Не побегу».

Я делаю вторую ошибку — ставлю в Гундерсена Чепикова. Надо было всех слабейших поставить — Нутрихина, Крянина, Меньшенина, Кравченко — мы бы определили, кто у нас сейчас наилучшим образом подошёл к Олимпиаде. А так мы и Серёгу «сожгли».

Вот с женщинами мы поступили разумнее — у нас первая четвёрка была заранее определена. Мы приехали, сделали временную акклиматизацию и для основного состава — подводку, во время которой каждая спортсменка бежала свою пятёрку. Но отдельно, чтобы даже близко сравнить было нельзя — по секундам, кто в какой форме. Лазу­тина сказала: «Я побегу самую тяжёлую пятёрку, мне надо спуски лишний раз на скорости пройти». Данилова — другую побежала. А для остальных мы сделали уже полноценную прикидку, чтобы определить на всякий случай пятую. Выиграла эту прикидку Чепалова.

ВЯЛЬБЕ

Теперь про Вяльбе в эстафете. Она, конечно, в Нагано была не в лучшей своей форме. И встал вопрос: все спортсменки и тренеры — против Вяльбе в эстафете. Все!

— Потому что она не проходила в команду по спортивному принципу.

— Да никак не проходила! Грушин толкал Нагейкину, но я был категорически против. А по Чепаловой... Её можно было ставить, но был один железный аргумент: она ни разу в эстафетах на этапах Кубка мира за команду не пробежала. Мы не знали возможностей её психики, не знали, чего от неё ждать.

Я начинаю с ними со всеми разговаривать, Нина Гаврылюк начинает против Вяльбе высказываться. Я ей говорю: «Нина, ты можешь помолчать, ты вообще в команду не проходишь. Мы тебя ставим за то, что ты боец, мы тебе доверяем, но в данной ситуации твоё мнение не учитывается». Грушину с Лазутиной и Даниловой говорю: «Вы даёте гарантию, что выиграете эстафету без Вяльбе? Подпишите мне письменно, что берете на себя ответственность, тогда я поставлю». Все примолкли. Я говорю: «Тогда побежит Вяльбе».

Я знал, что она боец. Вы посмотрите историю эстафет — как она в них выступала.

— В общем, вы её сделали трёхкратной олимпийской чемпионкой.

— Но ведь она и сделала эстафету — первые два этапа ничего не выиграли. А она привезла Лазутиной отрыв.

— Но там, по совести говоря, именно на третьем этапе у конкурентов были дырки, слабые участницы.

— Да какая разница? Од­но дело — Лазутина пошла бы на четвёртый этап в борьбе, и совсем другое дело — когда она пошла с отрывом в 50 секунд.

ХОЛМЕНКОЛЛЕН-82

— Давайте вспомним 1982 год. Холменколлен, чемпионата мира. Ваше решение о согласии на две золотые медали, несмотря на то, что Завьялов выиграл у Бро в эстафете то ли полботинка, то ли ботинок. А не было другого решения — настоять на том, что мы в этой гонке были первыми?

— Тут нужно знать историю вопроса — давайте отмотаем всё на два года назад. Идёт Олимпиада 1980 года. Гонка на 15 км, раздельный старт. И Мието проигрывает Вассбергу одну сотую секунды! Как это при раздельном старте проиграть одну сотую?! Именно после Лейк-Плесида мы и отменили сотые и округлили их до десятых долей секунды.

А тут в Холменколлене смотрим фотофиниш — у Саши преимущество полботинка. Одну или две сотых он, наверное, выиграл. Но десятые-то доли секунды — одинаковые! А сотые мы два года назад отменили!
Валентин Сыч, замминистра спорта, мне звонит: «Немедленно подавай протест!»

— Это 1982 год, вам — 41 год. А сколько лет к тому моменту вы уже вице-президент FIS?

— С 1979 года.

— Три года? Ещё совсем зеленый вице-президент-то...

— Слушайте, самые сильные люди, которые могут что-то сделать, какой-то след оставить на земле, делают это примерно с 25 до 45. Потом они становятся тунеядцами и начинают стричь купоны.
Так вот: в жюри входит президент и четыре вице-президента. И как это жюри решит, так и будет. Присутствовали здесь ещё и члены совета, но они ничего не решали, были просто наблюдателями. И меня Каспер спрашивает: «Толя, какое твоё мнение?» Я его спрашиваю: «У тебя два комплекта золотых медалей есть?» Он говорит: «Есть». Я говорю: «Ну вот их и вручай». Он меня спрашивает удивленно: «И что, вы не будете подавать протест?» Я ему отвечаю: «Мы протест писать не будем».

— Это вы на себя взяли такую ответственность?

— В одну минуту всё решили! Так это ещё не всё! Тут же открыли шампанское, разлили по бокалам, а Ходлер меня по спине так похлопывает: «А мы пока не все ещё вопросы решили — у нас и с бронзовыми медалями такая же история». Хохот стоял — стены дрожали! Мы же на этом чемпионате ещё и два комплекта бронзовых медалей вручили — финнам и немцам. И у всех, не поверите, так на душе легко стало!

Вечером — приём в честь короля, 700 гостей. Мы с Витей Галаевым приехали, нас пригласили. Хотели было сесть за стол, где все, а нам говорят: нет, вам не сюда, вам во-о-он туда. Проводят и сажают: Акентьев, Галаев, президент норвежской лыжной федерации Оттосон, здесь же король Норвегии, президент FIS Ходлер. Оттосон берет слово и поднимает первый тост — за короля. Я говорю Галаеву: «Вот видишь, написали бы мы с тобой протест, не то что здесь, за столом с королём, не сидели бы, а может, вообще сюда не пригласили бы». И вдруг Оттосон трогает меня за плечо — в чём дело? Оказывается, король Норвегии второй тост поднимает за меня. Весь зал встал и выпил. И ведь в одну минуту решили вопрос!

СОЧИ-2014

— А вот давайте перекинемся из 1982 года в наши дни. Что бы вы сделали в случае столкновения Максима Вылегжанина с Мартином Йонсрудом Сундбю на Олимпиаде в Сочи?

— Первое, что бы я сделал — сразу же позвонил Касперу и предложил вручить две бронзовых медали. Потому что там действительно ситуация нехорошая — норвежец нарушил правила, вопросов нет, Макс аж даже встал от неожиданности, и наверняка какие-то сотые или даже десятые доли потерял на этом. Но это форс-мажорная ситуация, сложная, неоднозначная, тут не нужно было искать виноватых, подавать протесты, а следовало искать решение проблемы, которое устроило бы все стороны — вручать две медали и, поверьте мне, все бы облегчённо вздохнули. Начало Олимпиады нельзя начинать с таких скандалов. И в один момент Макс с этим Мартином стали бы лучшими друзьями, как вот Саша Завьялов с Оддваром Бро стали друзьями на всю жизнь.

— А кто у нас там в Сочи рулил всеми этими вопросами? Почему не нашлось человека, который озвучил бы такое предложение?

— Андрей Бокарев, он сейчас вице-президент FIS.

— А он там был в этот момент? Он мог этот вопрос решить?

— В принципе, он, возможно, и не знал всех этих нюансов, вот в чём проблема. У министерства по спорту, у федерации должна болеть голова — почему они почётного вице-президента FIS Анатолия Акентьева даже не пригласили в Сочи? Они же должны были просчитать разные варианты, предвидеть возможные неожиданности. Тем более что мне и аккредитация была не нужна, у меня была аккредитация от FIS.

— Но вы же не действующий вице-президент, вы почётный вице-президент FIS — вы что, могли разрешить эту ситуацию в Сочи?

— Элементарно! Вы себе даже не представляете, насколько элементарно! Мы могли вместе с Вяльбе подойти к Касперу, быстро переговорить, пригласить сюда же представителя норвежской федерации. К нам Каспер так хорошо относился — он в одну минуту бы решил этот вопрос.

Дело в том, что я человек коммуникабельный, у меня за плечами почти три десятка лет работы в FIS. Например, в 1967 году, когда я выиграл международные соревнования в Швеции, мне наследный принц Норвегии Харальд вручал приз — золотые часы. И я, между нами говоря, открывал танцевальный бал с его будущей супругой. Я ходил в Свердловский дом офицеров и занимался бальными танцами. Так что, надеюсь, на балу не ударил в грязь лицом.

— Говоря современным языком, вы были высококлассным тусовщиком, у вас со всеми были хорошие отношения. И благодаря этому многие вопросы, которые сейчас Россия не может решить, вы в своё время элементарно решали.

— Можно и так сказать...

ПРЕЗИДЕНТСТВО В ФЛГР

— Давайте снова перескочим назад — в 1996 год. Вы стали президентом ФЛГР. А почему вы стали баллотироваться на место Быстрова? Он был недостаточно хорошим президентом?

— Неправильная формулировка. Давайте отмотаем историю ещё на четыре года назад. 1992 год, не так давно распался Советский Союз. Нужно было создавать новую федерацию. Борис Михайлович Быстров, Мильчаков сели, стали обсуждать эту ситуацию. Я участвовал во всех этих обсуждениях. В 1992 году мы провели конференцию в Ольгово, в Подмосковье. Меня все просили стать президентом, выдвинуть свою кандидатуру. Но я только закончил служить, в 1992 году написал рапорт и уволился из вооруженных сил в возрасте 50 лет. И вот конференция началась, народ меня просит, а я чувствую — у меня нет физических сил впрягаться в эту работу. И вот идёт конференция, я встаю и говорю: «Ребята, давайте так: я предлагаю всё же президентом избрать на четыре года Бориса Михайловича Быстрова». У всех вот такие шары! Не договаривались! Борис даже растерялся. Он так поколебался какое-то время, а потом встал и говорит: «Я честно говорю (обращается в зал), что мы с Акентьевым не созванивались, не договаривались. Но в такой ситуации я бы попросил, чтобы Акентьев стал моим первым заместителем по спортивной работе». Так вот я и стал в 1992 году первым вице-президентом ФЛГР. И мы с Борисом работали — у нас никогда никаких проблем не было! И так и договорились, что через четыре года я его сменю.

ТИХОНОВ

— С президентством понятно. Перескочим ещё на год вперёд — 1997 год, Тронхейм, шесть золотых медалей из 10 на чемпионате мира. Говорят, что Акентьев после последней золотой медали сказал: «Предлагаю послать Тихонову телеграмму «Пили, пьём и будем пить!» Это правда? Вы обиделись тогда на него за публикацию в нашем журнале, в которой он обвинил Федерацию лыжных гонок России в пьянстве?

— Да, обиделся. У нас все пьяницы, специалистов нет, но есть шесть золотых медалей. А у биатлонистов никто не пьёт, но медалей нет. Я, как прочитал, пришёл к ним и сразу же сказал: «Вот то, что вы написали, это будет с вашей федерацией».

— Это вы Тихонову сказали?

— И Тихонову, и Алексашину. Я им сказал: «Праздник будет на нашей улице — курить не будем, но и пить не бросим».

КОНФЛИКТ

— В 2000 году вы предложили конференции ФЛГР ввести в президиум ФЛГР двух человек, которые сегодня у вас в гостях: Кондрашова и Исаева. И мы с вами после этого много ссорились, много конфликтовали.

— Но только до вчерашнего дня, вчера прекратили (улыбается).

— Да, конечно (улыбаемся все вместе). Скажите, а зачем вы это сделали? Помнится, конференция была совершенно ошарашена этим вашим предложением. На что рассчитывали, в чём обманулись?

— Чтобы вы знали: Женька Лепетухин — пятиборец, классный журналист — нам помогал. Но всё равно он глядел не туда, он не на лыжи глядел, а куда-то на свои виды спорта. И когда у меня с ним зашёл разговор о пресс-атташе федерации, я ему сказал, что мне нужна пара молодых амбициозных лыжников. Он говорит: «Да вот же у вас как раз есть такие — молодые, амбициозные, и как раз лыжники — Кондрашов и Исаев». Так что это он мне вас сосватал.

...Если по совести, я очень сильно рассчитывал на вас. Потому что я не знал, как вести этот раздел, как построить здесь работу. У меня хорошие отношения с Немухиным, с Коршуновым, с Николовым, Марьиным. Вы знаете Набутова-старшего, Махарадзе — я со всеми с ними в друзьях. У меня до сих пор прекрасные отношения с Набутовым-младшим.

Я не знаю, что это в вас дурь попёрла. Думаю, вы хотели очень быстро утвердиться. Но самую большую ошибку вы сделали с журналом. У меня была мысль сделать его с практическим, методическим уклоном. Чтобы, допустим, в каждом номере несколько страниц было отведено под выступления специалистов. Но я думаю, помешал всему этому Тихонов — его статья. Я был возмущён тем, что человек, который ничего в этой области не предпринимал, вдруг обложил всю федерацию через наш же журнал. Вам, может быть, это было нужно, чтобы как-то повысить вашу популярность, чтобы интерес подогреть. Но это не профессионально. И с тех пор я просто перестал обращать внимание на журнал и на вас.

— Может быть, ваша ошибка была в том, что не поговорили с нами тогда, в 2000-м году? Задачи не поставили, ничего не объяснили?

— Я с тобой говорил, а ты мне: «Анатолий Васильевич, я хозяин, что хочу, то и делаю». Я сказал тебе: «Нет вопросов». Ты получил от федерации письмо, мы отказались быть учредителями журнала и поставили на этом точку. Я не очень простой человек в смысле принятия решений. Я не прошу, чтобы вы писали обо мне только хорошо, мне это совершенно не нужно. Мы все вместе с вами поступили непрофессионально, мы просто упустили время. Вот если бы к этому журналу выпускать ещё и вкладыш на русском и, предположим, на немецком или английском языке, чтобы тренеры, тот же Юра Каминский могли рассказывать о своих секретах. Ты бы меня назначил ответственным за этот участок работы, я бы встретился с Каминским и сказал ему: «Юра, вот это давай поправим, это сделаем вот так». После Каминского выступил бы другой тренер, третий, четвёртый. И так — в каждом номере. Я бы мог сам тебе столько написать по скоростно-силовой подготовке, по методике на выносливость, по развитию научно-технической базы...

СУД

— Наш судебный иск к федерации сильно попортил вам жизнь, или вы не обращали на него внимания?

— Сначала не обращал внимания. Я видел несерьезность Чепалова и Грушина в этом вопросе. Я их уважаю, у меня с ними хорошие отношения. Я знал, что там закончится всё ничем. Ну, так, может быть, время какое-то потратим... По прошествии времени у меня вообще нет даже какой-то обиды, я понял, что это был какой-то непонятный инцидент, никому не нужный. Но в бытность мою президентом вы всё-таки могли мне очень сильно помочь. Особенно по развитию.

Вот смотрите: я мог посетить в год максимум 20 регионов из 69. Чисто физически больше было не успеть. Хорошо, когда у меня первым замом был Логинов, и он же был вице-президентом Олимпийского комитета России — я ему ставил задачу, и он ещё 15–20 регионов накрывал. В целом мы делали с ним хороший охват. Пётр Логвинков, вице-президент по Сибири и Дальнему Востоку, тоже не ленился и тоже 5–6 областей своих охватывал. Но эта деятельность нигде не была чётко описана, она не имела чётко поставленных задач. А ведь нужно приехать, встретиться с руководством региона, чтобы помочь тренерам на местах. Вот в чём сущность работы членов президиума федерации! А сейчас Вяльбе приезжает на другой конец страны на один день вручить медали на чемпионате России, и сразу же уезжает.

УХОД

— Давайте перекинемся в 2004 год. Отчётно-выборная конференция. Вы резко, совершенно неожиданно для всех говорите, что больше не будете баллотироваться в президенты ФЛГР. Почему вы тогда приняли такое решение? Это был эмоциональный порыв, не пожалели вы потом о нём?

— Нет. Дело в том, что, как я вам уже сказал, когда я проработал главным тренером ЦСКА 15 лет, я уже за шкирку тащил себя на работу, она мне была не интересна. Я не рвался на должность президента, и я, в принципе, уже не получал от этой работы удовлетворения. Но! Перед этим я вызвал на разговор Вяльбе. Она мне: «Я хочу баллотироваться в президенты федерации». Я ей: «Лена, давай так: ты не работала ни тренером, ни чиновником федерации...»

— Анатолий Васильевич, помнится, вы мне в своё время сказали, что в 2004 году не стали баллотироваться из-за того, что поддержать вас не приехали ни Тягачёв, ни Фетисов.

 — Да, это была тоже одна из причин. Так вот, когда я поговорил с Вяльбе, я ей сказал: «Лена, два года — ты мой зам по спортивной работе. Я тебя буду учить, подсказывать, направлять, ты постепенно замкнёшь на себя все эти участки работы, и через два года я ухожу». Я это сказал ей открыто. Сидит напротив меня, пьём чай: «Нет, Анатолий Васильевич, я только в президенты». Я ей: «Ничего ты не выиграешь». И мы с ней разошлись. И, как вы знаете, я оказался прав — президентом она стала только через шесть лет, в 2010-м году, а могла стать в 2006-м. А тогда, в 2004-м году, президентом стал Логинов.

— А вы верили в то, что такую схему — вы работаете два года и передаёте дела кому-то другому — поддержала бы конференция?

— А зачем бы я стал говорить это конференции? Я избираюсь на четыре года. А через два года прекращаю свои полномочия: заболел, надоело, семейные обстоятельства, и все полномочия строго по уставу переходят к первому вице-президенту.

Но она не согласилась.

В это же время в биатлоне у Тихонова начались проблемы — так к нему в «Грумант» поехали и Тягачёв, и Смирнов. А ко мне приехал только Пархоменко. Я сижу, думаю — ну зачем мне всё это нужно? Но я совершенно спокойно сижу и смотрю, что происходит — мне нужно было доиграть этот номер. Я послушал выступающих, посмотрел на людей, как они на коленках писали свои заявления Логинову. Все написали? Подсчитали голоса? А теперь я официально заявляю — я баллотироваться не буду. Встал и ушёл.

ВОРОНИН

— У нас к вам есть тяжё­лый вопрос. Смотрите, у нас в последние 16 лет всё время лихорадит женскую сборную. На наш взгляд дилетантов всё это время, за исключением коротких периодов (Лопухов, Седов) ею руководили непрофессиональные тренеры. Последний — Данил Акимов. Мы не хотим сказать про него что-то плохое, но понятно, что этому молодому человеку в тренерстве ещё совершенствоваться и совершенствоваться. Перед ним был Григорий Меньшенин, перед Меньшениным был Виктор Смирнов, перед Смирновым был Алексей Прокуроров. Нам трудно отнести Алексея к числу тренеров. Это очень хороший человек, профессиональный спортсмен, но он стал старшим тренером первой сборной страны, не будучи сложившимся тренером. А первым традицию назначать на эту должность смазчиков и вчерашних спортсменов заложили вы, это вы назначили после Нагано старшим тренером женской сборной хорошего смазчика и хорошего человека Александра Воронина. У вас нет чувства вины из-за того, что эту во всех отношениях губительную практику первым использовали именно вы?

— Кто такой Воронин? — Акентьев взрывается в негодовании. —  Саша начиная с 1988 года, с Олимпиады в Калгари, работал с такими выдающимися тренерами, как Иванов, Быстров, Филимонов, Александр Смирнов! У него высшее тренерское образование. Победитель Вооруженных Сил, сильнейший лыжник Советского Союза — у него из-за нелепой судейской ошибки отобрали золотую медаль чемпиона СССР на дистанции 50 км в Сыктывкаре (судьи на трассе направили не туда).

Дальше. Не я его привёл в команду — его пригласили Иванов и Быстров. Он такой же непрофессионал, как, например, ваш любимый Грушин. Но Воронин на порядок профессиональнее Грушина как гонщик. И давайте так — почему я в 1998 году назначил Воронина? Девчонки отказались работать дальше с Грушиным! Вы же не знаете эту историю. Из-за того, что он уделял внимания Нагейкиной больше, чем всем. И они мне сказали: «Анатолий Васильевич, с Грушиным мы больше работать не будем». Он уже на Олимпиаде был не в фаворе, потому что за Вяльбе отвечал Зимятов, за Лазутину отвечал Воронин — персонально!

— А не Лопухов?

— Да Лопухова там близко не было! Воронин всё время был в команде — с 88 года! К Олимпиаде в Нагано он 10 лет тренером проработал, он был вторым тренером у Грушина. И всю работу, когда Грушин исчезал, за него выполняли Воронин и Зимятов.

— Но ведь нашу правоту и вашу неправоту частично подтверждает тот факт, что все последующие годы он не работает тренером — он продолжает работать смазчиком. Значит, не чувствует он себя тренером?

— Не надо! Все его воспринимали. Он гораздо более профессиональный тренер, чем вы думаете. Но дело не в Воронине. Там вопрос встал — что делать с женской командой? Мы же не стали кого-то брать, у нас работали Зимятов и Воронин, и они работали очень профессионально. Вы просто ничего не знаете, вы не ездили, вы бы посмотрели, как они строили тренировочный процесс. В той же Австрии! Вас же там не было, а я присутствовал на каждом сборе!

ГРУШИН

Почему тот же Зимятов сейчас не работает тренером? А я  ему предлагал. Но когда дали олимпийские пенсии, он мне сказал: «Я в тренеры не пойду, у меня астма, я заработал её на смазке. Мне денег хватает, сын — художник, дочь — волейболистка, играла в команде мастеров». Люба, жена, — заслуженный учитель. У них семейный бюджет вполне себе нормальный. И он не пошёл.

А для того, чтобы спасти Грушина, я пошёл к Маматову с Быстровым и предложил: давайте мы Грушину предложим мужскую команду. Его с женщин надо убирать, чтобы исключить все эти конфликтные ситуации. Ну нельзя — когда ты одной уделяешь внимания больше других — они тебя загрызут!
Приезжаем на чемпионат Советского Союза в Сыктывкар. Идёт Грушин. Я его подзываю. Говорю: «Так и так, как ты смотришь на то, что мы дадим тебе мужскую команду?» Он остолбенел! Он знал, что ему девчонки отказывают в доверии, он понимал, что там форс-мажорная ситуация. Он мне говорит: «А можно я подумаю?» Потом буквально на следующий день меня спрашивает: «А вы финансирование сохраните, вы поможете?» И я женское финансирование, которое было от Лукойла на женщин, стал делить с мужской командой, с Грушиным.

Но бывшего до Грушина старшим тренером мужской сборной Юрия Бородавко я не бросил — отправил его на молодежную команду. Он несколько лет работал в молодёжке и многому научился. А помощником у него был Прокуроров, которого Бородавко вообще не хотел видеть, я его силой заставил Лёшку взять. Лёшка у него проработал в молодежке три или четыре года — Дементьев, Панкратов, Легков, Алыпов и все остальные ребята — все они оттуда. Причём, что такое Лёша Прокуроров? Это история! То, что он знает как спортсмен, это на 90 процентов говорило о том, что он справится. А когда он поработал, я его предложил на женскую команду. Все были против. Но он проявил характер, у него стало получаться с девчонками. Он оказался достаточно жёстким и требовательным. Но, видите, как судьба распорядилась?**** А когда я ушёл — начались разброд и шатание — Меньшенин и так далее. Григорий классный тренер — его можно взять вторым тренером при таком человеке, как Грушин. Но никак не первым.

-----
****«Л.С.»: В 2008 году Алексей Прокуроров погиб под колёсами пьяного водителя у себя на родине, во Владимире.

ЛОГИНОВ

— Вопрос про Логинова. Как вы оцениваете годы президентства Владимира Алексеевича? Насколько они были продуктивными, профессиональными, полезными для российского лыжного спорта?

— Дело в том, что я в этом выборе не принимал никакого участия — выбирали представители регионов. Когда он был моим первым заместителем, а в ОКР — заместителем у Смирнова (а впоследствии — у Тягачёва), я ставил перед ним вопросы. У него был доступ к руководству регионов, и когда он приезжал на места, помимо того, что он от имени ОКР награждал грамотами и медалями, он обсуждал с руководителями регионов и вопросы развития лыжного спорта. Это помогало тренерам, лыжным федерациям решать те или иные задачи. Когда он был у меня первым замом, я его деятельность оцениваю положительно. Понимаете, бывает такое, что человек может быть блестящим замом, но никогда не сможет стать руководителем. Сколько таких примеров — ставят зама в руководители, а он сразу же и растерялся. Или, наоборот, его «понесло». Вспомните — пришёл Мишин на место Королёва, и у нас сразу же — провал в космонавтике. Так в любом деле. То же произошло и у нас. Когда он выдвинул свою кандидатуру, я, в принципе, всё же думал, что президентом изберут Кравцова. Сашка у меня в федерации был ответственным секретарём, плюс клубом Роснефть руководил. У него был опыт, он лыжи знает. Десять лет он проработал директором детской спортивной школы на Сахалине. Потом при этой школе мы организовали резервную молодёжную команду России. Я все эти документы подписывал, Богданчиков дал под эту команду финансирование. Сергей Новиков и другие ребята стали чемпионами мира среди юниоров, очень стабильно и хорошо выступали. Там были ребята, которые выступали с блеском. Я думаю, если бы Кравцов в 2004 году стал президентом ФЛГР, мы столько не потеряли бы. И, наверное, моя связь с федерацией была бы более продуктивной, я бы мог консультировать, помогать.

Логинов отказался от моих советов, хотя у меня лично с ним складывались абсолютно нормальные отношения. Меня знаете что поразило? Мне Смирнов Виталий Георгиевич***** задаёт один раз вопрос: «Толя, а с тобой Логинов хоть по каким-то вопросам советуется?» Я ему: «Он ни разу меня не пригласил ни на одни соревнования — ни на Кубок мира, ни на чемпионаты мира». Он: «Всё понял». Он и сам уже потом понял, что Логинов — человек не того уровня, на который мы рассчитывали. Так что я считаю, что умение красиво говорить, выступать, поднимать тосты — это одно. А руководить федерацией — совсем другое. Как он, например, может разговаривать о подготовке команды с Грушиным или с кем-то ещё? Никак. Акентьев — может, а Логинов — нет. Потому что я прошёл через всё это, меня надо убедить. С Грушиным мы неделями сидели и разбирали все его планы, вносили коррективы, спорили, и только тогда я их подписывал. Вы спросите у Грушина. Я ему не утвердил только один план — подготовки к Олимпийским играм 2002 года в Солт-Лейк-Сити. Я был категорически против этого плана из-за раннего приезда в Америку.

Вот вам пример типичной ошибки: наши боксёры перед Играми в Пекине поехали готовиться во Владивосток. Приехали, а нужно проходить временную акклиматизацию, плюс нужно продолжать интенсивно тренироваться. Решать эти задачи одновременно ни в коем случае нельзя. Если ты не акклиматизировался и начинаешь интенсивно тренироваться — ты себя угробил. Тренироваться надо в том часовом поясе, где ты родился. Вот здесь ты должен пахать, ломаться, вкалывать. Потом перелетел, сразу же снизил нагрузки, и на фоне не очень сильных тренировок проходишь акклиматизацию. Это закон, аксиома. Мы сегодня совершенно точно знаем, что ни в Америку, ни в Японию нельзя приезжать заранее, нужно ехать только за 7–8 дней.

— И вы были за то, чтобы ехать в Солт-Лейк-Сити за 7–8 дней? То есть против раннего приезда туда? А Грушин настаивал?

— Да! Но я не подписал ему этот план. Но самое плохое — он сбил Чепалову и Лазутину, которые тоже выехали туда на два-три дня раньше необходимого. Даже если бы Лазутина и Чепалова приехали вовремя, с нами, всего на три дня позже, результат у девчонок был бы другой. Вы видели пятнашку? Чепалова проиграла Лазутиной на последней макушке подъёма. У неё элементарно не хватило сил! А она вышла, лидировала, нужно было только раскатиться, и — была бы золотая медаль. Вот из чего складываются победы! А не из того, что вы говорите, что Воронин не тренер, а смазчик. Нормальный он тренер и может работать.

-----
*****«Л.С.» В.Г.Смирнов — с 1992 по 2001 гг. — президент ОКР, с 2001 года — почётный президент ОКР.'

БАРАНОВА

— Что же у нас тогда с женской командой происходит в последние полтора десятка лет?

— А это уже без Воронина. Вот вам история с Лопуховым. Когда случилась эта дешёвая дисквалификация с Барановой... Ну дешёвая, ребята, ничего там не было. Вообще, её нельзя было дисквалифицировать. Я не могу простить Касперу эту вещь, я даже удивляюсь, как он смог на это пойти. Я ему много раз шёл навстречу, а он мне в этом вопросе — не пошёл. Там превышение...

— Маленькое, что ли?

— Да какое там маленькое — там вообще ничего не было! Они не должны были рассматривать этот случай. Ладно, Баранову дисквалифицировали. Но мы её не бросили. Лукойл оплачивал всю её подготовку, и всей этой подготовкой руководил Воронин! К Турину Баранову Воронин вёл.

— А не Лопухов?

— Значит так, ещё раз, молодые люди — когда вы хотите задавать вопросы, вы хотя бы изучайте предмет разговора. Во-ро-нин!

Но госпожа Вяльбе уговорила, чтобы Баранова тренером написала Лопухова. Кроме того, госпожа главный тренер украла золотую медаль у Завьяловой. Ольга занимает седьмое место в дуатлоне с поломкой палки, а она её в эстафету не ставит, а делает отбор на следующей гонке! Уж если между кем и нужно было там делать отбор, так это между Сидько и Куркиной с Барановой, потому что у нас Сидько перед этим выиграла первый этап эстафеты в Давосе. А Завьялову нужно было сохранить — у нас же три человека в десятке по итогам дуатлона! Вы когда протоколы читаете, куда смотрите? Нужно смотреть фактам в глаза! Она, жительница Подмосковья, не поставила в эстафету другую представительницу Подмосковья, по праву завоевавшую это место. Здесь можно сказать, что она вроде как бы не стала руководствоваться местническими принципами. Но она убила человека!

— Как далеко мы ушли от Логинова...

— Ну, у нас до него было только два президента: Быстров да Акентьев, сравнивать тут даже не приходится. Но я считаю, что приход Логинова на пост президента — это шаг назад. А приход Вяльбе — это два шага назад.

СОЧИ-2014

— Ваша оценка четырёх лет президентства Вяльбе и, соответственно, оценка выступления команды в Сочи?

— На двух стульях — не усидишь. Совмещение двух таких должностей — главного тренера и президента — совершенно не желательно. Я и раньше говорил, что нет принципиальной необходимости в совмещении этих постов. У того и другого — совсем разные функции. Президент решает политические и финансовые вопросы, главный тренер — организационно-методические и тесно работает со старшими тренерами сборных команд. Во всей этой структуре не было ни того, ни другого. Министерство спорта взяло на себя все расходы, финансовых вопросов никаких не было, тут ей ничего решать не пришлось.
Второй вопрос — индивидуальная подготовка. Её можно разрешать только тем, у кого за спиной хотя бы десятилетний опыт выступлений в большом спорте, и его нахождение в сборной команде невозможно по психологическим причинам. Так я сохранил Лазутину в сборной команде перед Олимпийскими играми в Нагано в 1998 году. Завоевав 4 золотых медали в 1995 году на чемпионате мира в Тандер-Бее, она очень плохо выступила через два года в Тронхейме — например, в эстафету она попала только после дисквалификации Егоровой. И она после Тронхейма заявила, что лыжи бросает. Представляете себе? Одна из сильнейших лыжниц страны, четырёхкратная чемпионка мира в Тандер-Бее заявляет, что прекращает выступления в большом спорте, и никто не знает, что с этим делать. Я приехал к ней домой, Кравцова взял, Воронина, мы с ней разговаривали. Она нас встретила в сарафанчике, вся такая домашняя-домашняя. Стояла у плиты, что-то готовила, ни разу не повернулась в нашу сторону. И всё время повторяла: «Я ничего не хочу, я не буду, оставьте меня в покое». Я ей: «Лар, хватит дурить, на следующий год Олимпиада. Какие твои условия?» Она мне: «Хочу уйти на самостоятельную подготовку». «Да, можешь». «А в сборную команду вернуться могу в любое время?» «Да, можешь». «Хочу, чтобы меня в этом году готовил Воронин, это можно организовать?» «Да, можно». Тогда она поворачивается, ставит на стол то, что она готовила (не помню уже, что), достаёт бутылку мартини и разливает по бокалам — вот так мы тогда и решили этот вопрос. И через несколько месяцев она стала пятикратной олимпийской чемпионкой. Мы сохранили человека. Она может — опыт колоссальный, ей нужно было лишь чуть-чуть помочь.

ЛЕГКОВ

— Вернём вас снова к Вяльбе, к Сочи. Она сильный президент?

— А я хочу вернуть вас к Саше Легкову, к его индивидуальной подготовке. Знаете, вот мы с вами наблюдаем за Сашей много лет. Он бывает разным, и выступает он по-разному: и надежды дарит, и разочаровывает. Но когда президент федерации говорит публично, что это не гонщик, что ему нет места в эстафете, это как? Я думаю, Легков очень интеллигентный человек. Будь на его месте я, она бы больше никогда не посмела так сказать, я сумел бы это остановить. Ты можешь не поставить человека в эстафету, но ты не имеешь права публично говорить об этом в таких выражениях.

Вот чем отличается Легков от Макса? Макс — это компьютер. Ведь что такое масс-старт? Это страшная вещь. И вы заметили, как классные гонщики выбирают там направление движения, как перестраиваются из лыжни в лыжню или из коридора в коридор, чтобы не попасть в завал, не сломать палку? Сашка — всё время в середине. То ему на лыжу наступят, то палку сломают, то уронят. То есть тактически в этих вопросах он проявлял определенную безграмотность, был словно бы незрячим. Проходит время, и он на моих глазах выигрывает 50 км в Холменколлене... И я сказал: «Сашка стал большим гонщиком».
Что сделали Рето с Изабель с Легковым? Они же не изменили ему тренировки, они изменили ему степень восстановления. Они раскусили, что ему нужно. И он стал стабильно выступать — и там, и там, и там.
А возьмите Дарио Колонью. Олимпийский сезон. Травма. Он же не стал бороться за Кубок мира, за призовые, он хорошо знает, что перед чемпионатом мира или Олимпиадой нужно стартовать четыре-пять раз, не больше, больше — вредно. И ты уже в форме. А если больше, то ты уже не к Олимпиаде готовишься, а ты деньги зарабатываешь («Л.С.»: на этапах Кубка мира, на призовых). И тут уже — совершенно другая методика. Ты должен уметь вовремя остановиться, пропустить соревнования, снизить нагрузку, восстановиться — ты должен уметь всё это делать. Вот швейцарцы ему с этим как раз и помогли.

Конечно, Вяльбе оскорбила его. Но я хочу сказать вам, что если бы он побежал 15 км, он медаль мог завоевать. Но он тогда не выиграл бы 50. Но тут произошло другое. Ведь этих пацанов в эстафете, которые первые два этапа пробежали («Л.С.»: Бессмертных и Япаров) — их нужно было настраивать, чтобы они не проиграли, а пришли вместе — вот какие им нужно было задачи ставить. Куда ты лезешь лидировать? Зачем? Высота 1.600, гонка начинается после 7,5 км. Все это знают, кроме наших. А они на 7,5 км уже так наелись, что на оставшихся 2,5 км проиграли 30 секунд. А Сашка пошёл — он ведь на первой половине своего этапа ничего не отыграл.

— Берегся, страховался.

— Ничего он не берегся, он не мог. У него были тормоза. Он говорил: «Я на этом подъёме отыграл 2–3 секунды и только тогда почувствовал, что могу. И меня понесло, я уже не мог остановиться».
Но Макс уже, конечно, к эстафете «набрался» очень сильно. Сколько у него в Сочи в итоге было — три серебряных медали?

— Да.

— Это фантастическое выступление. И вот здесь, после эстафеты, когда Сашка понял, что у него есть серебряная медаль, он на полтиннике так ушами шевелил (изображает руками уши-локаторы). Он провёл эту гонку великолепно, всё просчитывал как компьютер, не сделал ни одного лишнего движения. Но это не заслуга Вяльбе, и не заслуга Перевозчикова. Они никакого отношения не имеют к этой медали. Они загубили эстафету, отобрали у России золото, не поставив с пятым результатом человека в эстафету.

— Это вы про кого говорите?

— Про Черноусова. Причём Илья — опытный эстафетчик. Это было преступление. Мутко Перевозчикова потом чуть не убил.

— Это же Вяльбе было решение, не Перевозчикова.

— Как это не Перевозчикова? Они с Вяльбе вместе решали.

— Но вы же тоже в 1998 году на Олимпиаде не поставили Чепалову в аналогичной ситуации в эстафету, а поставили Вяльбе. Вы тогда не поверили в Чепалову, а Вяльбе сейчас — не поверила в Черноусова.

— Ребята, не надо путать. Чепалова до Олимпиады ни разу у нас не стартовала в эстафетах, мы не знали, чего от неё ждать, не знали её кондиций, психологии. А Черноусов — опытный эстафетный боец, уже здесь, в Сочи, показавший пятый результат в гонке. Как можно было его не поставить?

АВАНТЮРИСТ

А вы ещё не знаете, почему Чепалова выиграла Олимпиаду.

— Почему?

— Отец у неё — законченный авантюрист. Дело было в Австрии. Перед Нагано Юрка Почестнев занимался лыжами — их нам готовили в Армавире — наносили одноразовое покрытие, облучали, на мороз и на воду — разные с ними штуки делали. Я спрашиваю членов команды: «Лыжи на обработку все сдали?» Чепалов мне: «А мы не сдали». «Как не сдали?» Он даёт мне самые худшие свои лыжи, какие у них были в арсенале. Я приехал в Москву, отдал эти лыжи Почестневу. Он всё сделал грамотно, привёз, отдали Чепалову. И вот летим в Нагано, и в аэропорте выясняется, что наш главный повар — Селиванов — приехал без паспорта, оставил его дома. Мне пограничник говорит: «Анатолий Васильевич, я его туда-то пропущу, а обратно он уже не приедет». Я ему отвечаю: «Ну и чёрт с ним, пусть он там, в этой Японии и остаётся жить». Ну, посмеялись, и я говорю: «Селиванов, шагом марш домой, завтра чартерный рейс, с ним и полетишь».

Тут ко мне подходит Чепалов: «Анатолий Васильевич, а мы лыжи забыли в санатории». Ну и как оно вам? На Олимпиаду люди собрались! Селиванов едет туда, в санаторий этот режимный. Всё закрыто, воскресенье. Он находит какую-то женщину, это только Селиванов мог такой вопрос решить. Отключили все сигнализации, открыли все двери, заходят в номер, где Чепаловы жили, а там за дверью стоят лыжи. Селиванов на следующий день привозит эти лыжи в Нагано, отдаёт ему.

...Последняя гонка, «тридцатка». С утра — дождь, гроза. Чепалов сам готовит две пары лыж — первую, лучшую, и последнюю, армавирскую. Начинают пробовать, и последняя пара не уступает первой. И он рискует, закладывается на перемену погоды, выбирает не лучшие свои, а худшие, армавирские лыжи. Бельмондо мне потом рассказывала: «Я на подъёме выворачиваюсь наизнанку, выигрываю у Чепаловой пять-семь секунд, после спуска смотрю — опять их проигрываю». Юлька укатилась на этих лыжах от Бельмондо на спусках! За счёт чего, за счёт кого? Да за счёт Почестнева, который сделал для неё такие лыжи, и за счёт Селиванова, который вызволил эти лыжи из пансионата. Ну, и за счёт авантюрности своего отца. Он просто сильно рискнул. Мог запросто не рисковать и выбрать лучшую пару — она ехала на откатке не хуже. Но тогда у нас не было бы золотой медали олимпийской чемпионки на дистанции 30 км...

О ЖУРНАЛИСТАХ

Самое плохое — открытый двор в команде. Особенно открытый для журналистов. Вы ведь ребята бестактные...

И вот понимаете — есть страшные люди, вампиры. Губерниев — самый страшный вампир для биатлона. Да, он делает свою работу и, наверное, делает качественно, но что это такое — он чуть ли не под одеяло залезает к девчонкам: «Ой, какая фигура!»

— Если бы не нравилось, они бы его не пускали.

— Им, может, и нравится, только последствия этого «нравится» немножечко не те, что нужны для команды. 

*  *  *

...После обеда мы уезжаем от Анатолия Васильевича — сегодня нужно ещё успеть доехать до Москвы. Проезжаем по центральной улице Еськов мимо реставрирующейся (так хочется в это верить!) Церкви Богоявления Господня, мимо осевших русских изб и покосившихся заборов, мимо зарослей борщевика, почти со скоростью курьерского поезда пожирающего сейчас просторы России. Мы возвращаемся в Москву с её заасфальтированными улицами, небоскребами и особнячками в центре города, пиццериями и бензоколонками, светящимися неоновыми вывесками... Мы возвращаемся в столицу.

...Мы знакомы с Акентьевым почти два десятка лет, но при этом никогда не были ни близки, ни дружны. Почему же сейчас расставаться с ним так грустно?

...На обратном пути в Москву Кондрашов говорит о том, что было бы здорово, если Анатолий Васильевич написал книгу. О своих товарищах по сборной, о Веденине и Воронкове, Симашове и Тараканове, о папе римском Иоанне Павле Втором и Марке Ходлере, о Захавине и Павлове, о Вяльбе и Мутко... Написал о том, как обеспечивал весомость и значимость советской точки зрения в Международной Лыжной федерации, как добивался того, чтобы с нашей точкой зрения считались, как выживала федерация в трудные 90-е годы прошлого века. Наверное, это была бы важная и по-настоящему интересная книга...
Лет 10 назад Женя Слюсаренко опубликовал на страницах «Лыжного спорта» два прекрасных интервью с Сергеем Савельевым и Венедиктом Каменским. Чуть позже Андрей Краснов — с Виктором Ивановым, Иваном Утробиным и Алексеем Холостовым, Лена Копылова — с Виктором Бучиным, Иван Исаев — с супругами Колчиными и Вячеславом Ведениным. Кого-то из этих людей уже нет в живых, кто-то — всё ещё с нами, ещё жив и здоров, полон энергии и желания делать что-то полезное для нашего с вами любимого вида спорта. Мы стараемся успеть зафиксировать какие-то фрагменты, какие-то куски этой уходящей, отлетающей от нас эпохи, стараемся успеть положить их на бумагу.

...Перед вами — осколок такой эпохи. Эпохи советских и российских лыжных гонок под названием «Акентьев». Надеемся, вам было интересно читать эти строки.

Андрей КОНДРАШОВ,
Иван ИСАЕВ,
Москва — Еськи — Москва,
май 2014 г.