Аникины в Америке

Справка «Л.С.»: Николай Аникин, заслуженный мастер спорта СССР, заслуженный тренер СССР. Олимпийский чемпион 1956 года в эстафете, серебряный призёр чемпионата мира 1958 года в эстафете, бронзовый призёр Олимпийских игр 1960 года в 30-километровой гонке и эстафете. Антонина Аникина, мастер спорта СССР по лыжным гонкам.

 

Мне очень хотелось попасть к Аникиным. Возвращающиеся из-за океана в Москву лыжники рассказывали о том, как они принимают у себя дома группы россиян, приезжающих на «AMERICAN BIRKEBEINER» и «KESKINADO LOPPET», рассказывали о житье-бытье Аникиных в Америке. Поэтому, когда минувшей зимой уезжал на Олимпийские игры в Солт-Лейк-Сити, я держал при этом в голове одну очень важную дополнительную цель – обязательно побывать в гостях у Николая Петровича и Антонины Акимовны.

Не сложилось.

Предварительно мы договорились, что уедем с последних дней Олимпиады для того, чтобы, прокатив на их машине 2.000 вёрст через всю Америку, принять участие в «AMERICAN BIRKEBEINER»  неподалёку от их дома и побывать у них в гостях. Но уже в Солт-Лейк-Сити я увидел, как сильно не хотелось им покидать Игры, с каким удовольствием они впитывают в себя общение с русскими спортсменами и тренерами, с каким наслаждением следят за грандиозным спортивным спектаклем, именуемым Олимпиадой, и я не решился настаивать. Мы не поехали в Дулут и на «AMERICAN BIRKEBEINER», а остались на Играх.

Тем не менее, они прислали мне потом некоторые свои фотографии. И ещё в моём распоряжении оказались диктофонные плёнки с их голосами.

 

 

- Антонина Акимовна, первый вопрос, который задаёт себе лыжник моего поколения, это вопрос о том, почему вы уехали из Советского Союза в США, как это всё получилось?

- Мы не уехали. Николай Петрович был приглашён по обмену тренеров между американским и советским национальными Олимпийскими комитетами. Первый контракт у него был на 10 месяцев, и через 5 месяцев он пригласил меня приехать к нему. Таким образом, мы доработали до конца первые 10 месяцев, вернулись домой, и совершенно не были уверены, что будем приглашены американцами ещё раз. Но через 4 месяца нас снова пригласили, следующий контракт был подписан ещё на 11 месяцев, и на этот раз мы были приглашены всей семьёй на полное обеспечение. Пригласили нас в штат Мичиган, там в одном маленьком городке есть университет, и при нём - олимпийский образовательный центр. В этом центре культивировалось несколько видов спорта, и в том числе - лыжи. Дали Николаю Петровичу команду, и начал он работать. А мне как-то скучно было без работы, и решила я ему помогать. Таким образом, вошла в дело всерьёз. Задача центра была – подготовить членов сборной США. Естественно, у нас получилось. И когда закончился этот контракт (у нас у всей семьи уже были билеты домой), и мы сказали своим ученикам, что улетаем, они очень расстроились. За это время они убедились, что я тоже тренер – таким образом, они теряли уже двух тренеров. Они предложили нам не улетать, а сами связались с американской лыжной федерацией и попросили их помочь сохранить нас в Америке. Но, увы, ничего у них не получилось. Потому что надо было бы делать визу, а для этого нужно было заключать новый контракт, а денег под контракт у федерации не было. И тогда наши ученики решили сложить свои личные деньги, чтобы оплатить нашу работу. Один наш ученик, Билл, нашёл нам специалиста, благодаря которому начался процесс получения грин-карты. («Л.С.»: «greene» по-английски – зелёный)

- Что такое грин-карта?

- Чтобы получать деньги, надо иметь разрешение на работу. Грин-карта – это разрешение на проживание и на легальную работу в стране. Пока у нас не было грин-карты, мы не имели права получать деньги. Мы работали, ученики наши деньги складывали, и они сохранялись на счёте мичиганской лыжной ассоциации, а мы жили как могли. И затем наши ребята решили перевести нас в Дулут, штат Миннесота, и вместе с нами не вся группа, а часть группы переехала. Они организовали и официально объявили о создании спортивной ассоциации Гичигуми  (Гичигуми - это индийское название местного озера).

 

Николай до сих пор работает с этой ассоциацией. А я в 1995 году, когда они решили нам платить одну зарплату на двоих, отказалась. И создала «Antonina’s ski school» (лыжная школа Антонины Аникиной). У меня сейчас тренируются ребята старшие, Андрей, вы с ним знакомы, он у нас лидер в группе, сын Николай, и ещё несколько ребят, всего семь мальчишек. Плюс к этому – утренняя группа взрослых и вечерняя группа взрослых.

 

- Когда вы уезжали из России, у вас с Николаем Петровичем была работа?

 

- Он был тренером сборной команды и был в Америку оформлен переводом. Надо сказать, что когда я вернулась в Россию в 1992 году, я с трудом нашла его личное дело, пенсия ему не была назначена, и я это сделала с большим трудом. А я к моменту отъезда была уже на пенсии, выпровожена. Таким образом, по российским понятиям я уже 13 лет на пенсии, но это больной для меня вопрос, неприятный, стыдный процесс, и я не хочу о нём вспоминать. Конечно, я остра, слишком пряма, но я ра-бо-та-ла! А меня из института физкультуры выгнали.

 

- Кто выгнал?

 

- Аграновский. Со всей этой сворой. Они друг друга периодически перемалывали. Но меня им было трудно перемолоть… В сердце до сих пор – какая-то огромная боль.

 

Антонина Аникина в Солт-Лейк-Сити в 2002 году.

 

Антонина Аникина с внучкой Августиной в 1975 году.

 

Антонина Аникина на трассе 50-километрового марафона коньковым ходом.

 

…Помню заседание кафедры, на котором решали судьбу Аникиной. Один мой товарищ (не стану называть его имени, Бог ему судья) перед кафедрой соглашался со мной во всём: да, да, ты права. А когда голосовали, то и он проголосовал против меня: конечно, пора её выгнать с кафедры. Я подошла потом к нему: что с вами? Знаете, что он мне ответил? Антонина Акимовна, ты сможешь работать везде. Сегодня я проголосую за тебя, а завтра меня выгонят, и где я смогу работать? Этим всё сказано, как русские работают.

 

- Но когда вы сюда приехали, вам понравилось здесь?

 

- Первый год я была как в тюрьме. Это было в Солт-Лейк-Сити, где мы сейчас с вами сидим. Николай Петрович работал на сборах американской сборной. Не так уж их много было, этих сборов, но всё же мы не могли быть вместе. Таким образом, первые пять месяцев я была здесь одна, в этой громадной гостинице, без друзей,  без языка, без работы. Правда, была прекрасная официальная машина, на которой я ездила в Парк-сити покататься на лыжах, 40 минут туда, 40 минут обратно.

 

- Вы катались на здешних трассах, таких довольно ровных, мягких по профилю?

 

- Нет, катание по тем трассам, про которые вы говорите, нам было не по карману. Николай Петрович получал 642 доллара в месяц, когда американская лыжная ассоциация платила ему за его работу 48.000 долларов в год.

 

- А куда же эти деньги уходили?

- Русские знают, куда эти деньги уходили.

 

- Видимо, в спорткомитет?

 

- Нет, скорее всего, там ещё была какая-то организация.

 

В Мичигане у нас была бесплатная машина, бесплатный бензин и проживание, то есть опять же американцы это всё нам подарили. А у меня, представьте, не было лыж сначала, я поверила Николаю Петровичу, прилетела в Америку только с небольшой сумочкой и с паспортом. А в сумочке - 10 рублей, ни одного доллара. Он сказал: здесь всё можно купить, ничего не бери с собой. И я ничего не взяла. Но потом представитель «FISCHER» дал нам лыжи и полный комплект обмундирования. ЭТО БЫЛО СТЫ-ДНО!

 

- Стыдно принимать подарки?

 

- Стыдно, что я приехала вот так, без всего, и купить мне то, что было необходимо для работы, было не на что. Но это прошло, весной мы вернулись в Москву, и на второй год…

 

Пять лет я работала на общественных началах, без зарплаты, без права на работу, а теперь я поверила, что я нужна, что я могу работать сама, без Николая Петровича… Но… Это моя личная история.

 

- Вы сейчас с Николаем Петровичем в разных местах работаете? Как это выглядит?

 

- Мы живём в одном небольшом городке – в Дулуте – там примерно 85.000 жителей. Город расположен на берегу озера. Работаем на одних трассах, только с разными людьми. У него есть помощники, которые организуют эту работу, приглашают лыжников. Но он собирается скоро уходить на пенсию. В этом году с ним работает только пять лыжников. Ему остаётся десять месяцев до пенсии, и он не хочет больше работать.

 

- То есть ему пенсию будут платить США?

 

- Да, это так называемый social security (пособие социальной защиты), который зарабатывается в течение 10 лет. Но это маленькие деньги. Скорее всего, этого будет недостаточно, чтобы остаться здесь на всю жизнь, да и чисто психологически без работы я, наверное, не смогу здесь выжить. Всё-таки английский для меня – большая проблема. Я могу говорить довольно доходчиво по лыжному делу, по моей профессии – видимо, потому, что у меня много учеников. А в повседневной жизни я говорю хуже. Я использую в своей работе сердечные мониторы – таким образом, это позволяет мне диагностировать работоспособность. Я много работаю с техникой каждого ученика благодаря цифровой видеокамере и компьютеру. Для тренера это два очень важных дополнительных языка: язык тела и язык видеоизображения. Таким образом, пока работаю. Мне нравится здесь работать. Мне очень нравится здесь работать! Практически, можно сказать, что сейчас я намного лучше тренер, чем была тогда, когда меня выгоняли. Потому что я чувствую, что все находки, какие у меня сейчас есть, это то (это в ответ на ваш вопрос о том, как мы выживаем в Америке), что как раз и делает наше выживание возможным.

 

- А кто вам сейчас платит деньги?

 

- Наши ученики.

 

- То есть никакой зарплаты вы здесь не получаете?

 

- Это и есть наша зарплата. Они приходят, просят научить их основам лыжной техники, тренировки. Вот, например, только перед приездом сюда, в Солт-Лейк-Сити, ко мне в Дулуте пришли две женщины в вечернюю группу и спросили: сколько мы должны заплатить вам за вашу программу? Я ответила: 1.750 долларов за год. Выписали чек обе.

 

- Какого они возраста?

 

- Одной 38, другой – 50 с чем-то.

 

- Зачем они платят вам такие деньги, они что, хотят в этом возрасте научиться хорошо кататься на лыжах?

 

Победный олимпийский квартет 1956 года (слева направо): Владимир Кузин, Николай Аникин, Павел Колчин и Фёдор Терентьев.

 

Николай Аникин на лыжне.

 

Николай Петрович Аникин со своими учениками в Америке и олимпийским чемпионом Лиллехаммера-1994 Владимиром Смирновым.

 

- Да. Им нравится быть членами группы. Они любят практику, любую, для здоровья. Им нравится ходить на лыжах, на лыжероллерах, чтобы быстрее ходить на лыжах… Очень интересный вопрос: зачем они платят мне такие деньги… А один из моих учеников - профессор университета - говорит по-русски, он почетный член нескольких академий, в том числе и российской. У него вырезан тазобедренный сустав и вставлен металлический протез, и он планирует ещё колени прооперировать так же. Так вот, он пришёл ко мне 4 года назад, он ничего не умел. А сейчас он принимает участие в европейских марафонах серии «WORLDLOPPET», соревнованиях в США и Канаде, Кубках Мира Мастеров, ему это нравится.

 

- У вас в Дулуте лыжные трассы есть?

 

- Есть.

 

- И кто их готовит?

 

- Дулут - очень удачный город в этом отношении. Есть муниципальный парк, - о, нет, даже три. И там трасса, которую боронирует (как это будет по-русски? Готовит? О, да, готовит) специальная машина.

 

- Ретрак?

 

- Да, ретрак. За небольшие деньги кто-то готовит их каждый день. Иногда мы работаем на частной трассе длиной около 15 км, покупаем сезонный билет.

 

- Сколько стоит этот билет?

 

- На муниципальных трассах очень маленькая цена – 20 долларов в год на каждого.

 

- Такой дешёвый?

 

- Да. Но на частной трассе – около 200 долларов в год за семью, то есть, например,  за папу, маму, и несколько ребятишек. Но это не так дёшево, как кажется. Потому что не будешь же всю зиму кататься на одной и той же трассе. Значит, надо платить за пользование несколькими трассами – пять трасс. Кроме того, надо платить за участие в гонках (Аникина говорит – в рейсах (от англ. race)), что стоит по 30 долларов за каждую. Если участвовать  в гонках каждую неделю, набегают приличные затраты для семьи.

 

- Да, одно только участие в «AMERICAN BIRKEBEINER» стоит около 100 долларов.

 

- Ну, мы обычно пробегаем «Бирке» и тут же оплачиваем участие в следующем сезоне, так дешевле.

 

- А вот эти частные трассы, они по частной земле проложены?

 

- Да. Это член олимпийской сборной США 1952 года купил большой кусок земли и сделал там лыжную трассу. На участке построил большой двухэтажный дом - там есть где переодеться, помыться, попить чай. А уж на российской земле это всё можно делать… Ух как! Столько земли там!

 

- Но в России же земля государственная, а если государственная, то чиновники будут всем заправлять. А там, где приложили свою руку чиновники… Маркова помните Льва Николаевича? Так ведь выкинули его из первого физдиспансера…

 

- Ну почему так? Почему в России уничтожают самых полезных людей? Я из тех же – я очень полезный человек, была полезной, остаюсь полезной. Но в России оказалась не нужна… Вот здесь нужна! Я всегда говорила мужу в России: если бы я была в Америке, меня бы там понимали. И подумать только, в конце жизни, в 55 лет, пенсионеркой, я действительно оказалась здесь, и меня здесь по-ни-ма-ют. Понимают! Без английского!!! Я здесь нужна, это факт! И здесь мы не только зарабатываем на хлеб, как это мы в России делали всю жизнь, у нас ведь там ничего не было. Квартира… Боже, мы так радовались, что у нас своя квартира: на 8 человек (когда дочь замуж вышла) - три маленькие спаленки. Четверо детей! А здесь у нас, посмотрите, дом. Не очень большой, но собственный дом. Мы на него заработали деньги сами – тренерским трудом. Мы сейчас пытаемся его расширить, сделать баньку, и наверху у нас там три спальни.

 

- Подождите, а когда вы начали строить свой дом?

 

- Этот дом мы купили уже построенный.

 

- И во сколько он вам обошёлся?

 

- Купили мы его очень недорого – Дулут маленький город, и цены здесь не как в Солт-Лейк-Сити, например. Он нам обошёлся в 54.000 долларов. А в Солт-Лейк-Сити или в Миннеаполисе такой дом стоил бы в три раза дороже. Это старый домик почти в центре города, тихая улочка.

 

- Что собой представляет ваш дом, сколько квадратных метров? Больше того дома, в котором мы сейчас с вами?

 

- Дом, в котором мы сейчас находимся, имеет подвал и два этажа. А у нас подвал, этаж и вверху ещё три комнаты*. Мы пытаемся сделать подвал тоже жилым этажом. В нашем подвале немного ниже потолок, не такой камин как здесь, но он вполне пригоден для того, чтобы сделать баню, спаленку, столовую, где можно будет попить чаёк после бани, ванну, душ, кухню. Надеюсь, что мы достроим.

 

*подвалу дома, в котором мы находимся с Антониной Акимовной, позавидуют обитатели многих московских квартир: во-первых, окна – большие окна под потолком, так что весь «подвал» наполнен светом, баня, душ, туалет, камин, мягкая мебель, телевизор, огромный бильярдный стол в просторном зале. Наверное, есть ещё комнаты, но мы их уже не увидели за прикрытыми дверями…

 

- А откуда вы взяли такие большие деньги – 54.000 долларов?

 

- А это как раз деньги наших учеников, это заработанные нами деньги.

 

- То есть кредит вы брать не стали?

 

- Мы решили сразу заплатить. Мы недостаточно грамотные в американской системе финансирования, мы не знаем тонкостей. Говорят, что в кредит покупать выгодно. Но у нас уже были эти деньги, и мы решили платить сразу. А деньги, заработанные в последующие годы, мы отдали за землю. Николай Петрович счастлив страшно – у него теперь 16 гектаров леса.

 

- Подождите, я что-то не понимаю. Вы же дом купили, он стоит на каком-то участке земли?

 

- Это в городе, там у нас совсем маленький участочек. А лес он купил в другом месте. Это мечта, я думаю, любого человека. В 24 километрах от Дулута по прекрасной дороге вдоль берега озера. Недорогая земля, это стоит не очень больших денег. Но там ручей, небольшое бобровое озеро. Это говорит о том, что земля низкая, поэтому она не такая дорогая. И Николай Петрович мечтает там поставить домик.

 

- За сколько вы купили этот участок земли?

 

- Дешево. За 28.000 долларов.

 

- И это теперь ваша собственная земля?

 

- Да.

 

- Но вы же не граждане США, разве можно негражданам Америки покупать здесь землю?

 

- Разницы нет. У нас есть зелёная карта, и у нас есть только одна разница с гражданами Америки: мы не имеем права голосовать - выбирать президента, губернатора или кого-то ещё. А во всём остальном мы абсолютно равны в правах с американцами. Тут даже был случай: меня пригласили в суд, здесь правило такое – почти каждый должен сидеть в суде заседателем в суде присяжных. И это как раз должно было произойти в дни Олимпийских игр. Это была для меня трагедия, я тогда не смогла бы приехать сюда. Но потом один из моих учеников связался с судом и напомнил им, что я не гражданин Америки, что у меня зелёная карта. Они сказали: ну ладно, и вычеркнули меня из этого списка. То есть они даже забывают, кто гражданин страны, а у кого – зелёная карта.

 

- А вот вы говорите, что Николай Петрович купил себе кусок леса… Ну, как себе? Я так понимаю, что вы на двоих купили?

 

- Да, конечно, это я шучу так, когда говорю, что он себе купил. Это наша общая земля. Но я шучу так потому, что я не готова ещё выезжать в лес, жить там, а он давно об этом мечтает.

 

- А что там на этом куске, кроме ручья?

 

- Хороший лес, туи очень много.

 

- Туя – это что-то вроде ёлки?

 

- Да, здесь она очень ценится как строительный материал. И очень много русской осины, что совсем не ценится. Он построил там громадный гараж.

 

- Каменный?

 

- Да нет, что вы, из досок, из той же осины. Он играет с этим лесом, как мальчишка… Мне это не очень нравится.

 

- Почему?

 

- Потому что я хочу строиться всерьёз. Он рубит сорняк, чтобы могли вырасти нормальные деревья… Николай с удовольствием возится в этом лесу, рубит осины и всякие прочие такие деревья, пилит довольно дёшево у соседа – у того есть перевозной станок: когда Николай Петрович заготовит брёвен, сосед разделывает это всё на бруски и на доски, и муж строит дальше.

 

- Николай Петрович идёт в лес и пилит лес сам, у него инструмент какой-то есть?

 

- Да, у него есть бензопила, и он сам валит деревья, но чтобы разделать дерево на доски и бруски, нужна специальная машина. Ой, это особый вопрос, я так боюсь за него, потому что здесь погиб уже один мужчина. Так же, как и Николай Петрович, работал в лесу один, валил деревья, и его придавило упавшим деревом насмерть. Нет, это неправильно. Он в одиночку это делает. Потому что сын учится в университете, тренируется, ему не до этого, а я ещё не готова к тому, чтобы жить в лесу. А он, если у него есть три часа (час туда, час обратно, и час – там), он уже там – между занятиями, перед занятиями, после занятий.

 

- Он что, ночует там?

 

- Нет, пока нет. Но думаю, что он уже готов к этому – у него там есть в гараже тёплая комната, печка, так что скоро, наверное, и ночевать будет.

 

- Коля-то приезжает к нему туда?

 

- И Коля, и мои ученики любят приезжать туда к нему – там много места.

 

- А поля там есть?

 

- Нет, надо рубить, расчищать место под огород. Ребята там строят дом на деревьях, там дует так здорово, и ребята строят себе спальню на деревьях. Вообще, этот процесс - хорошая игра.

 

- А почему на деревьях?

 

- Ну, мальчишки, приехали в лес попеть песни, посидеть у костра, как же не сделать при этом хижины на деревьях? Но я не готова пока к этой жизни.

 

- А есть какой-то закон, по которому вы можете вырубить этот лес? Вы же не можете, наверное, взять, и вырубить лес целиком на всех 16 гектарах?

 

- Я думаю, что можем. Если хочешь, например, коров разводить или лошадей, руби, нет проблем. Единственное ограничение: мы не можем строить дом прямо на берегу ручья. Там есть такое положение: земля твоя, ручей твой, но построить дом на берегу ручья ты не можешь. Потому что и другие люди хотят пить воду из ручья, хотят иметь возможность передвигаться вдоль него вверх-вниз по течению.

 

- То есть по вашему участку вдоль ручья может кто-то пройти?

 

- Да.

 

- Странно. Это же ваша земля.

 

- Я думаю, что это правильно. Потому что в ручье водится форель, во время нереста она идёт вверх по течению, и если мы не будем обращать внимания на ручей, мы можем засорить его? Нет, это хорошее правило, американцы всё-таки следят за природой, экологией.

 

- Давайте вернёмся к вашим ученикам. Вы здесь, как я понимаю, занимаетесь абсолютно частным бизнесом, примерно как в Москве репетитор даёт уроки, и ему оплачивают каждый час занятий. То есть никакой программы государственной под вашу или аналогичную деятельность не существует, это сугубо ваша инициатива?

 

- В Америке вообще ничего этого нет. Наш ученик Джон Пауэр попал в этом году в олимпийскую сборную страны, всех очень удивив. Это очень интересная история. Вообще в Америке нет ничего государственного в плане поддержки лыжного спорта. Олимпийский комитет собирает деньги, чтобы выживать, лыжная федерация тоже ищет спонсоров, что очень трудно, поскольку лыжные гонки не очень популярны в Северной Америке. И был даже кризисный момент в федерации, когда, имея 4-летний контракт с главным тренером, федерация не имела денег, чтобы платить главному тренеру зарплату.

 

- Помните, вы вчера сказали: «…никто не верит, что у Америки нет денег, чтобы развивать свой лыжный спорт»? Что вы хотели сказать этим? Получается, что у богатой Америки нет денег для того, чтобы развивать лыжный спорт, а у нищей голодной России (а в России сейчас действительно очень невысокий уровень жизни, особенно в глубинке) такие деньги есть? Каков вообще бюджет американской лыжной ассоциации, откуда эти деньги берутся?

 

- Лыжники складываются. Лыжная федерация ищет спонсоров. Я немного знаю об этом предмете, но я вижу, как они здесь работают. Да, я думаю, что у Америки достаточно средств, чтобы поддерживать лыжный спорт финансово; конечно, Америка самая богатая страна мира; конечно, здесь больше денег, чем в России, но они не хотят это делать, как ни странно. Но я думаю, они будут это делать, потому что, хоть этот вид спорта и не зрелищный, но всё-таки это спорт для каждого. Когда-нибудь они это поймут. А пока этот спорт очень беден. Например, наш Джон Пауэр не использовал наш труд в своей подготовке, тренировался самостоятельно, потому что нам надо было платить, а у него не было на это денег! Он работает, зарабатывает небольшие деньги, а ему уже за 30.

 

- А чем он зарабатывает себе на жизнь?

 

- Он работает массажистом.

 

- Он женат?

 

- Разведён сейчас. И он не член сборной страны, не использовал ни один сбор со сборной страны. В Дулуте, где мы живём, в этом году было очень мало снега, и никто не верил, что он сможет выступить хорошо, но он выиграл чемпионат страны и стал, таким образом, членом олимпийской сборной.

 

- Он выступал на Олимпиаде?

 

- Да, в том числе и в эстафете на первом этапе. И он обыграл нашего Сергея Новикова. И всей командой американцы обыграли русских парней. У русских спортсменов есть тренеры, которым они не платят, круглогодичные сборы, команды поддержки – врачи, техники, массажисты, а американцы их обыграли… О, американские парни-любители соревнуются с настоящими профессионалами, и заметьте - иногда обыгрывают! Это просто чудо какое-то.

 

- А что значит - Джон Пауэр работает массажистом? Сколько часов в день у него на это уходит?

 

- Ну, ведь никто не планирует ему работу. Если мне нравится, я иду к нему делать массаж и плачу деньги, если нет, извините, он теряет работу, он теряет деньги.

 

- Вы что, хотите сказать, что ему никто деньги не платит, и он зарабатывает на жизнь только вот этим массажем?

 

- НИКТО НИКАКИЕ ДЕНЬГИ НЕ ПЛАТИТ! Он зарабатывает массажем на жизнь для того, чтобы иметь возможность бегать на лыжах. И этому пока никто до сих пор не поверил. Но это правда. Мы пригласили его к себе сразу, он очень одарён. Это гордость Америки, я думаю, американцы поймут со временем это. Паренёк, который не является выходцем из Скандинавии, паренёк, который родился в Америке. Это первый случай в американской истории, когда коренной американец стал американским чемпионом.

 

- А до этого были выходцы из стран Скандинавии?

 

- Да, норвежцы, финны, шведы… И вдруг американец! И он прошёл через очень серьёзную школу, он был совершенно… Как это по-русски?.. Выхолощен! В 1993 году я его встретила перед первенством Америки, и я смотрю – о! Он нездоров! Решила попробовать… Я разработала стимено-индекс, который помогает диагностировать работоспособность. Это очень простой тест, который очень информативен. И я заметила, что с ним надо очень серьёзно разговаривать. Ни он, ни его родители не поверили моим словам, что не надо ему ехать на первенство Америки, и это было в декабре. А в начале января он звонит: «Антонина, я болен!».

 

Я была счастлива. Он меня спрашивает: почему вы смеётесь? Потому что, отвечаю, ты не будешь стартовать в первенстве Америки, ты не будешь губить себя. И он приехал к нам. И я очень плотно с ним работала, поскольку очень люблю следить за реакцией тела на тренировку, на восстановление. Николай Петрович главным был, а я ему помогала. И вот в 1994 году он пропустил первенство Америки, очень слаб был, была полностью расстроена иммунная система, очень сильно! А в 1995 году мы решили всё-таки участвовать в первенстве Америки, и он стал дважды чемпионом, а в 1996 году он выиграл все старты чемпионата. И теперь, после этого года, он уже 13-кратный американский чемпион. 

 

- А остальные члены американской сборной по лыжным гонкам какие-то стипендии получают?

 

- Я знаю, что Патрик Вивар (Patrick Weaver) работает, тоже зарабатывает деньги, но он использует сборы. Я не очень точно знаю, как много он использовал сборов.  Я знаю, что Джастин Вадсворт (Justin Wadsworth) как-то приглашался на сборы. Но это всё, больше никаких денег.

 

- То есть только сборы, и больше никаких денег? А кто с ними в сборных работал?

Я не очень точно знаю, но там работают два тренера, а что им платят, я не знаю.

 

- Но ведь не может быть, чтобы американская федерация оплачивала сборы только одному человеку? Наверняка есть команда?

 

- Николай Петрович лучше знает. Но я знаю точно, что зарплата + сборы – этого нет. У федерации нет денег. Нет денег даже на тренеров, не то что на спортсменов.

 

- А почему государство не оказывает лыжникам поддержки? Неинтересно финансировать олимпийские медали?

 

- Я думаю, что да, неинтересно. Людям интересно. А политикам, видимо, нет. Не знаю…

 

- Но ведь Америка – сильнейшая спортивная держава, мы с вами это знаем. США всё время выигрывают летние Олимпиады. У Америки сильнейшие легкоатлеты, пловцы, баскетболисты. А что же в таком случае с зимними видами? Неужели государство не оказывает никакой финансовой помощи?  С трудом в это верится – богатая страна, должно быть много сильных спонсоров.

 

- Вот ведь что интересно – все так думают. А на самом деле это не так. На самом деле всё держится на энтузиазме. Деньги, которые у нас есть, на которые мы питаемся, дом содержим, это всё деньги от наших учеников. Это так!

 

- А сколько вам платит один ученик в год?

 

- Я прошу 1.700 долларов в год.

 

- Что вы за эти деньги предоставляет ученику?

 

- С молоденькими ребятками я почти каждый день занимаюсь. Или, во всяком случае, собираю мониторы, изучаю информацию и рекомендую - больше или меньше кататься, быстрее или медленнее, и так далее. Плюс практические занятия по технике. Я очень люблю работать с пульсометром. Это мой лучший помощник. И взрослые, которые у меня есть, которые платят 1.700 долларов, они обязательно один раз в неделю занимаются со мной. Например, в среду утром, или в четверг вечером. А затем я рекомендую им, что делать дальше. Я могу показать вам, как это делается: у этого пульсометра есть интерфейс для соединения с компьютером, я перекачиваю информацию с пульсометра на компьютер и изучаю.

 

- Когда вы приехали в Америку, вы были знакомы с компьютером?

 

- Нет, это было что-то сверхъестественное для меня.

 

- То есть вы, только приехав в Америку, купили себе первый компьютер?

 

- Да, но не в первый год, у нас не было в первый год денег! Первые же заработанные деньги мы истратили на видеокамеру. Она стоила больше тысячи долларов, но мы её купили. Это было первое, что мы сделали. У меня не было лыж, не было ботинок, потому что я не догадалась привезти всё это из России (она стучит в гневе кулаком по столу), но мы купили видеокамеру, и это было очень правильное решение. Это был язык! Мы плохо говорили по-английски. Мы и сейчас говорим неважно, да и никогда, наверное, уже не заговорим свободно. Но body language (она задумывается и переводит на русский – язык тела, жеста) – это лучший помощник. Да, так вот, о компьютере… Мы купили его только на третий год и тоже на первые же после видеокамеры свободные деньги. Купили мы его за 2.000 долларов.

 

- А кто вас учил соединять все эти кабели, проводочки, как вы вообще с ним научились разбираться?

 

Она смеется:

- Хороший вопрос! Я так хотела пользоваться компьютером, я и теперь не знаю, что там написано в описании по-английски, и я истратила тысячи, я думаю, часов, прошла через множество потерь, кто-то что-то показывал, я тут же забывала, но поковырявшись, потом всё же вспоминала, и я нашла в итоге эти ADOBE-program очень успешно, и нашла POLAR–program. И теперь это самая любимая моя игрушка – компьютер. Николай Петрович едет в лес рубить брёвна на дом и гараж, а я сажусь за компьютер.

 

- У вас трое детей, где они живут, с кем, сколько им лет сейчас?

 

Старшей дочери через две недели будет 43 года. У неё двое детей. Внук - ровесник почти моему младшему сыну.* Внучка вышла в Москве месяц назад замуж, и мы не смогли быть на её свадьбе. Дочери 26 лет, она живёт сейчас здесь, с нами, и сыну, Николаю, 21 год, он учится в университете. И любит лыжи, наконец. Наконец, потому что до этого он играл в баскетбол. Но теперь лю-ю-бит (она делает ударение на этом слове) лыжи, по-настоящему любит, и я хочу, чтобы он изучал спортивную медицину и тренерство, я хочу, чтобы он продолжил наше дело.

 

*

Кусочек из нашего с Николаем Петровичем разговора:

- А Коля у вас очень поздний ребёнок, как я понимаю?

- Да, он у нас 1980 года рождения.

- Сколько же Антонине Акимовне было лет, когда она его родила?

- 46.

- Боже мой, как же вы решились?

- Я-то особо не задумывался по этому поводу, а она вот решилась!

 

- Вы в Россию возвращаться не собираетесь?

 

- О-о-о, я хочу в Россию! Но не бездельничать. Я бы хотела работать, но… Я была в России столько раз выгнана, кто меня возьмёт? Поэтому буду работать здесь. Это тяжёлый для меня вопрос.

 

Я вслушиваюсь в шуршание диктофона, пытаясь уловить, что она сказала дальше. Но нет, диктофон молчит. Шуршит магнитофонная лента, бесстрастно зафиксировавшая долгое молчание моей собеседницы.

 

- Здесь хорошо жить, удобно жить, если достаточно денег на самое необходимое. Но нужно содержать дом. И хотя он твой, нужно платить налоги, оплачивать электричество, газ, воду, канализацию - набираются тысячи долларов, а заработать эти тысячи нам, может быть, будет потом трудно. Мы уже старые, и я не думаю, что пенсии, которую нам будут скоро платить – social security, будет достаточно, чтобы мы выжили здесь дальше. Мы по-прежнему должны работать…

 

- Но если вы здесь купили дом, купили участок леса, Николай Петрович сейчас начинает там строиться, я не думаю, что вы сможете это всё бросить и вернуться в Россию.

 

- Видите, у нас сын совсем уже не русский человек. Ему не было 10 лет, когда мы уехали из России. Дочь точно не вернётся. Сын? Не знаю… Думаю, он будет подавать здесь на гражданство. Всё-таки школу он закончил здесь, в университете учится здесь, надо продолжать образование.

 

- А он сейчас гражданин России?

 

- Да, мы все сейчас граждане России, у нас нет гражданства Америки. Можно подать на гражданство в любое время, но грин-карты достаточно, зачем? Думаю, что… Не знаю, как сын повернёт. У него три языка, высшее образование, он любит лыжи. Конечно, он может быть полезен и в России, но уж очень он американец. Между тем, знаете, в этом году из Петрозаводска - а Петрозаводск – город-побратим Дулута - приезжала группа российских парней и девчонок, и нашему сыну очень понравилось общаться с русскими! Он обнаружил, что ему значительно удобнее, комфортнее с русскими, чем с американскими сверстниками. И теперь его мечта – он уже купил билет – поехать весной в Петрозаводск и принять участие в «FINLANDIA HIIHTO» и в Марафоне Праздника Севера.

 

- А почему ему больше нравится общаться с русскими парнями и девчонками?

 

- Какая-то интуиция, душа русская. Я встретила людей здесь, которые говорили, что всё-таки трудно сделать американца другом, вот так, как это бывает в России.

 

- Каково ваше отношение к Америке? Нравится она вам, не нравится? Вот вы написали в статье в нашем журнале: «Спасибо, Америка, за то, что дала возможность…….».

 

- Это стопроцентная правда. Тяжело, горько, стыдно, но это такая правда! В России я оказалась не нужна. Я от всей души благодарю Америку. Такую работницу, такую труженицу, и – выгонять с работы?! Без отпусков, трое детей, из роддома - и в команду, потому что если я завтра не приду к ним, всё без меня разладится. Выгнать в день рождения на пенсию в 55 лет! Приехать в 55 лет пенсионеркой в Америку без денег, без языка, и иметь здесь учеников?! Разного возраста – от 11 до 70 лет. Одной ученице даже 73 года.

 

- Она в этом возрасте на лыжах учится кататься?

 

- Видите, вы смеётесь, вам смешно! А вот тут, в Америке, это правда. Конечно, не всё здесь идеально. Но… Америка сохранила мне профессию. Мне 68 лет, а я работаю, и не хочу прекращать работать. 12 лет  назад я была выгнана в России на пенсию. А я сейчас работаю лучше, я сейчас знаю больше, чем 15 или 20 лет назад, когда была молодой, когда я вела экспериментальную группу, когда мои девчонки Женя Макарова, Женя Бичугова, Таня Крюкова соревновались со сборной командой СССР на равных. Так что я благодарна этой стране.

 

- И всё же кто вы сейчас больше – русская или американка?

 

- Я думаю, что я русская. Я думаю, что я не поменяюсь никогда. Я очень хочу быть в России. Но вы видите историю моей жизни? Это всё правда. Я за Россию очень болею. Сколько прекрасных людей там. Умных, талантливых. Действительно, американцы любят и умеют делать деньги. А что мне дают мои исследования? Ну что мне даёт то, что я сижу за компьютером каждый день по несколько часов? Изучаю технику, анализирую? Изучаю пульсовую информацию? Это интересно, это главнее денег и машин, и русские такими вещами занимаются охотнее, чем американцы. В этом смысле я остаюсь русским человеком. Сейчас покажи мои работы кому-то из ребят в России, у кого голова варит и беспокойный ум, о-о! Они перестанут спать! Россия поднимется, обязательно поднимется. А пока наука падает, судя по тому, что я знаю, в этом вы правы. Тамара Раменская сделала анализ техники, но это уже история. Лыжная наука должна идти впереди практики.

 

*   *   *

 

И напоследок – несколько наблюдений.  

СКЛОЧНАЯ ДАМОЧКА

 

Ещё в Москве, поделившись своими планами с несколькими людьми, я услышал прямо противоположные отклики об Антонине Акимовне Аникиной.

- Будь осторожен, - заметил один из них. – Коля-то мужик спокойный, ни с кем на конфликт не пойдёт, а вот она – склочная дамочка. В своё время, например, умудрилась поссориться со всей кафедрой лыжного спорта ГЦОЛИФКа. Кафедре стоило большого труда избавиться от неё.

 

И второй отклик.

- Тоня – один из самых светлых людей, кого я знал в этой жизни. Трудяга, умница, беспокойная душа. Не знаю, чего они в своё время не поделили в ГЦОЛИФКе, но, наверное, есть какая-то высшая логика в том, что она, оказавшись не нужной здесь, живёт и работает сейчас в Америке.

 

В своём интервью Антонина Акимовна вскользь вспоминает те годы, называет фамилию Аграновского… Я не берусь судить, кто был прав в той истории. В конце концов, это дела давно минувших дней, дела, в которых замешаны люди, по возрасту годящиеся нам в отцы и деды. Не нам судить. Они прожили эту жизнь вместе со страной, вместе с советским (ещё не российским!) лыжным спортом. Иногда счастливо. Иногда иначе. Вслушайтесь в голос Аникиной. Имеющий уши – да услышит.

 

АВТОМОБИЛЬ

 

Некоторые вещи меня очень удивили. Например, старенький, наверное, более чем 20-летний  автомобиль «Вольво»-универсал.

 

- Мы на нём очень хорошо доедем, - говорила Антонина Акимовна, планируя нашу поездку в Дулут. – Заднее сиденье мы раскладываем, и там свободно укладываются спать два, а если впритык, то и три человека. Впереди сидят ещё двое. И мы доедем отсюда до дома меньше чем за сутки.

 

А потом, погладив по капоту своего старого друга, мечтательно сказала:

 

- Хочу купить новую машину, такую, знаете, у которой все колёса сами крутятся. Она как джип, везде проехать может, но не джип.

 

- Наверное, «Субару»? - спросил я.

 

- Точно, «Субару», - счастливо улыбнулась Аникина. – Такая машина!

 

КОМПЬЮТЕР

 

В Солт-Лейк-Сити она привезла из Дулута стационарный компьютер с огромным монитором. Я как-то сразу представил себе этот компьютер с монитором в багажнике «Вольво», в котором ещё и спят два человека. Почему она не купит себе ноутбук, ведь сегодня это уже так доступно? Впрочем, почему она не купит себе ноутбук, можно догадаться по тому, на какой она ездит машине.

 

Мне очень нравится Аникина. В ней какая-то удивительная жадность, интерес к жизни. Она снимает своих учеников, сильнейших спортсменов планеты на цифровую видеокамеру, а потом на компьютере раскладывает по кадрам и сравнивает одно с другим, комментирует. Одно время она взялась присылать нам в редакцию некоторые из этих раскадровок (например, Ю.Чепаловой) с загадочными подписями: «Полюбуйтесь, каково»? А бог его знает, каково. Чего она хотела этим сказать? Я не специалист в области лыжной техники, откуда мне знать, каково? Я отправляю ей за океан электронной почтой письмо: «Антонина Акимовна, вы мне к этим картинкам пришлите сопроводительный текст статьи, пожалуйста». А она в ответ присылает картинки с раскадровкой техники Андрея Нутрихина: «Нет, вы лучше на это полюбуйтесь». И снова – без комментариев.

 

Ей нравится создавать Волшебство из этих картинок, некую Магию. Она словно бы играется с этой материей, наслаждаясь возможностями, открывшимися ей на склоне лет благодаря новой стране, новой технике, новым ученикам… Она очень любит цифровую видеокамеру, мониторы «POLAR» и компьютер, - эти механизмы помогают ей сегодня создать наглядный и осязаемый продукт, подтверждающий её нужность, востребованность Тренера.

 

Я украдкой наблюдал за ней и удивлялся, удивлялся... Ну чего ей ещё надо от жизни? Уже почти 70. В этом возрасте люди думают о Боге, а она – о полноприводном «Субару». У Николая Петровича Аникина на сегодняшний день осталось пять учеников, приходящих к нему один раз в неделю, и он всё больше времени проводит на своём участке леса недалеко от Дулута. На следующий год – social security и уже вторая по счёту заслуженная пенсия от второго государства. Она же честно говорит, что пока не готова к жизни в лесу, она ещё не выбрала себя до конца, до донышка в своих учениках.

 

ЯЗЫК

 

Потрясающая, удивительная вещь. Как быстро можно его выучить, и как быстро, оказывается, можно потерять! В речи Аникиной очень много английских слов, оборотов. Ситуация, когда она задумчиво произносит: «Как же это будет по-русски»? – очень типична была для наших диалогов.

 

Помню, когда на чемпионате мира в Рамзау я подошёл к Кристине Шмигун и спросил, попадался ли ей когда-нибудь на глаза журнал «Лыжный спорт», она ответила: «Да. Но я не читать ваш журнал, папа читать».

 

Меня словно обожгло. Дочь русского лыжника Анатолия Шмигуна говорит, оказывается, на очень… не желая обидеть Кристину, всё же скажу - ломаном русском языке. Это при том, что Анатолий Шмигун в семье с дочерьми говорит только на русском.

 

Сын Аникиных Николай. Он уехал в Америку уже довольно взрослым 10-летним мальчиком, в совершенстве (естественно, в совершенстве, а как иначе в 10 лет?) говорившим по-русски. Сегодня Николай говорит на русском как иностранец – порой неверно употребляя глаголы, путая падежи. Как, почему ребёнок, живущий в русской семье (отец и мать – русские и в семье все говорят только по-русски), утрачивает связь с родным языком настолько, что начинает говорить на нём как иностранец? Оказывается, школа, двор, окружающая среда (Кристина Шмигун живёт в эстонской среде, а Николай Аникин – в американской) делают со столь податливым материалом, как дети, всё что угодно. Язык исчезает из детских голов, растворяется, уходит, и никакие мама с папой ничего уже не могут с этим поделать.

 

РОССИЯ

 

Оба они в один голос говорят о том, что мечтают вернуться в Россию. И, по-моему, обманывают себя. Им просто страшно самим себе признаться, что с родиной их уже почти ничего не связывает. Вот как Николай Петрович вспоминает процесс получения грин-карты несколько лет назад:

 

- Поначалу мы думали: может быть, вернуться в Москву? Но к тому времени у нас в России уже не было моей должности, всё там развалилось, федерация бедствовала, и сами тренеры ничего практически не получали, жили старыми запасами. И мы решили: будем жить пока здесь, чтобы сын получил высшее образование, чтобы с дочерью всё было нормально. Мы ведь в те годы ещё и помогали старшей дочери Ирине, которая осталась в Москве.

 

- Ну, а вы больше себя сейчас кем ощущаете: американцем или всё-таки русским?

 

- Нет, я себя чувствую русским человеком. Наш образ жизни русским и останется. Правда, вот Николай сейчас уже говорит по-английски значительно лучше, чем по-русски.

 

- Я заметил, что он по-русски говорит с большим акцентом.

 

- Да. Он уже строит фразы на русском языке с английской грамматикой, и поэтому кажется, что он иностранец, не русский. Но мы русские. Паспорта у нам русские. Ну, а дети… Я так думаю, что им лучше будет остаться здесь. Они сейчас просто не воспримут российскую действительность.

 

- Но вы-то с Антониной Акимовной  собираетесь здесь жить до конца?

 

- Нет, я думаю, что когда я совсем ослабну, и уже работать мне будет тяжело, думаю, часть денег мы отсюда заберем и приедем назад.

 

- Уверены?

 

Да. Мы могли бы уже подавать прошение на американское гражданство, но специально не делаем этого.

 

*  *  *

 

Я не хочу никак комментировать эти слова. Пусть они верят в своё возвращение. Они хотят чувствовать эту связь с родиной, и было бы очень неправильно сказать им: «Да нет, ребята, никуда и никогда вы уже не вернётесь».

 

Они хотят в это верить, и правильно делают - пусть верят. А я буду мечтать. Я очень хочу, так же как и многие россияне, всё-таки приехать к Аникиным в гости и пробежать связку заокеанских марафонов-этапов  «WORLDLOPPET»: «AMERICAN BIRKEBEINER» в США и «KESKINADO LOPPET» в Канаде. Я очень хочу всё-таки побывать у них дома, приехать к Николаю Петровичу на его участок в лес, срубить осину, воткнуть в неё топор и очень деловым тоном сказать: «А вот из этой осины, Николай Петрович, сделайте в бане полок, чтобы память о нашей встрече осталась».

 

Я хочу прокатиться с младшим Аникиным по всем трассам Дулута, посмотреть, как это, где это, попробовать всё на зуб, на вкус…

 

Я верю, что эта наша встреча с Аникиными была не последней.

 

Иван ИСАЕВ,

Москва – Солт-Лейк-Сити - Москва

Февраль 2002 г.