- Нет ни одной трансляции.
Юрий Каминский: "От школьной скамьи до олимпийской медали". Глава 15. Сочи
Опубликовано: Юрий Каминский. Книга "От школьной скамьи до олимпийской медали"
Анатоль Франс
Уже третий год, проходя по коридору министерства спорта, я вижу фотографии призёров и победителей Олимпиады в Сочи: все находятся в состоянии радости и счастья — прыгают, обнимаются, ликуют… Лишь на одной фотографии непонятно: призёры это Олимпиады, или одни из проигравших? На этом фото приунывший дуэт серебряных медалистов после финиша… Вот такая получилась у нас Олимпиада.
Увы, ожиданиям сбыться не довелось, хотя шансы на золото были вполне обоснованные. Однако добыть на сочинских Играх нам удалось всего лишь одну медаль — серебряную — в командном спринте классическим стилем, где в дуэте с Никитой Крюковым бежал дистанционщик Максим Вылегжанин. Любители лыжных гонок наверняка помнят, с каким горьким привкусом оказалось это наше серебро…
Такой результат, конечно, нас не устроил. Сказать, что мы были разочарованы, значит, не сказать ничего. Впрочем, лично у меня было некоторое предчувствие того, что у нас могут быть проблемы в коньковой гонке, потому что в предшествовавших стартах не было той стабильности, которая нужна для высокого результата. Однако при благоприятном стечении обстоятельств все российские спортсмены могли бороться в спринте за медали, особенно Сергей Устюгов. Во всяком случае, были такие надежды, поскольку январская контрольная тренировка показала, что он хорошо себя чувствует в горах.
Конечно, после Ванкувера Алексей Петухов считался одним из претендентов на медали в Сочи. Мы пытались все эти годы подготовить Алексея, создать в нём такой запас прочности, чтобы он мог побеждать. К сожалению, этого не получилось. Была, конечно, надежда и на Крюкова, поскольку за последние годы он достаточно хорошо подтянул свободный стиль и даже выиграл этим стилем в Валь ди Фиемме в паре с Петуховым золото в командном спринте. Хорошие аэробные качества, которые мы усилили при подготовке к этому сезону, позволяли ему надеяться на выход в финал. А уж в финалах он редко остаётся без медали. Но, увы, повлиял случай, или опять же не хватило запаса прочности, раз он запнулся за лыжу Антона Гафарова и не сумел пройти в полуфинал…
Вообще, если говорить об индивидуальном спринте, то мы были очень осторожны в плане прогнозов относительно наших спортсменов, кроме Петухова, поскольку все остальные лыжники у нас скоростно-силового профиля и аэробные качества у них похуже. Крюкову, правда, эти качества, позволяющие бороться в условиях среднегорья, удалось значительно подтянуть. Поэтому при определённых условиях на него тоже можно было рассчитывать, поскольку на прошлогоднем чемпионате мира он вполне успешно справился с коньковым стилем в командном спринте. Мы старались построить подготовку таким образом, чтобы повлиять на совершенствование всех качеств, которые будут нужны в конкретных условиях трасс предстоящей Олимпиады.
В начале 2012 года мы смогли проверить экспериментальные подводящие схемы, моделирующие этап непосредственной подготовки к Олимпиаде в Сочи. Были задействовали четыре группы спортсменов уровня сборной команды и ближайшего резерва, которые из разных мест съезжались к будущим олимпийским трассам. Таким образом, нам удалось определить, в каких горах на какой высоте какие методические приемы сработают лучше.
Затем, в 2013 году, сразу после чемпионата мира, пожертвовав последними этапами Кубка мира, мы буквально через день после возвращения в Россию отправились на недельный сбор в Сочи. Там определили индивидуальные реакции на сочинскую высоту каждого из трёх спринтеров, которые на тот момент имели шансы попасть в олимпийскую команду — Крюкова, Петухова и Панжинского. Поскольку Антон Гафаров не участвовал в чемпионате мира в Валь ди Фиемме, он уехал к себе в Ханты-Мансийск, где продолжал подготовку к следующим стартам Кубка мира. В этом тестировании в Сочи он не участвовал. Честно говоря, в тот момент мы считали, что у Антона немного шансов на попадание в олимпийскую команду.
После проделанной в Сочи тестовой работы у нас было чёткое понимание того, чего каждому из наших спортсменов не хватает. Исходя из этого, в тренировочный процесс постарались внести изменения, которые улучшали бы аэробные качества спринтеров. Вся тренировочная деятельность была подстроена под сочинские соревнования. Мы прорабатывали механизмы аэробного и анаэробного энергообеспечения двигательной деятельности.
Не могу сказать, что подготовительный период перед Олимпиадой отработали суперидеально. По окончании Олимпиады в Сочи мы детально анализировали свою подготовку вместе с аналитическим центром ЦСП. Тем не менее каких-то серьёзных системных ошибок, по всем оценкам, мы не совершили. Можно было, конечно, что-то скорректировать по мелочам, по тем небольшим просчётам, связанным с порядком стартов в подводящий период. Но принципиально на состояние спортсменов они вряд ли могли повлиять. По всем параметрам наши спринтеры подошли к главным стартам Олимпиады в состоянии близком к наилучшему. Не берусь говорить про наилучшее, потому что мои предположения не доказуемы. Но по многим параметрам, таким как биохимия крови, по оценкам функционального состояния, по пульсометрии — ребята были в хорошем состоянии.
Однако вернёмся к олимпийскому сезону. Получилось так, что Антон Гафаров отобрался на Олимпиаду в Сочи первым, заняв второе место в классическом спринте на этапе Кубка Мира в Куусамо, тем самым создав нам кучу проблем. Мы не предполагали, что там отберется именно он, да ещё в классике. Во-первых, мы хорошо понимали, что Антон всё-таки не «горняк». За тот период, что он готовился в составе спринтерской группы, мы пытались преодолеть эту проблему в течение трех лет. Добились того, что ему удавалось преодолевать четвертьфинальные и полуфинальные барьеры. На этапе Кубка Мира в Давосе он был в полуфинале (чуть-чуть не хватило, чтобы выйти в финал). Уже там он показывал себя вполне достойно и получил право стартовать в Сочи в индивидуальном спринте свободным стилем. Но для спринтерской эстафеты было явно видно, что проблемы Антона не решены. Сомнения «могут ли они решиться?» оставались. Хотя в аэробных качествах мы его подтянули, все-таки индивидуальный спринт для Гафарова оставался более предпочтительным, поскольку там паузы для отдыха и восстановления между забегами намного больше, чем в эстафетных гонках… Поэтому его участие в командном спринте было под огромным вопросом.
В тех стартах, где он выступал, по его собственным ощущениям, он чувствовал себя вполне хорошо. Лично у меня не было оснований ему не доверять. Если оценивать то состояние, в котором он находился во время Олимпиады в Сочи, то оно было лучшим за всё время, сколько я его знаю. Уверен, если бы ему удалось пройти в финал, Антон мог бороться за медаль. Да и вдвоём с Устюговым им было бы легче управлять забегом, бороться в позиционном плане и решать более серьёзные задачи.
Проблемы Никиты Крюкова в коньковом спринте начались в четвертьфинале, когда он допустил тактическую ошибку, выпустив вперёд Халфварссона. Не надо было этого делать. Тем более, что бежал он в тот момент на пульсе ниже уровня ПАНО и с большим запасом выходил из подъёма. Крюков решил, что у него достаточно сил, чтобы потом внизу, на скорости, на последних 200 метрах и на финишной прямой, как обычно, проскочить всех соперников по забегу… Увы, получилось так, что его закрыли на спуске, да ещё и тормознула эта заминка с Гафаровым. В итоге Никита оказался в проигрышной ситуации на финише.
Не выполнили ребята и тактическую задачу, которую я ставил перед ними: закрыть Хаттестада на втором подъёме. Они должны были не дать ему возможности выйти вперёд, поскольку по скоростным качествам Ула Виген был одним из самых быстрых, если не самым быстрым спортсменом на тот момент. Но, видимо, понимая, что наши будут пытаться его нейтрализовать, Ула Виген сразу же вышел вперёд, не оставив нашим гонщикам никаких шансов.
Его пример проведения олимпийской гонки во всех забегах очень показателен — норвежец постарался исключить все случайности, хотя для него это абсолютно не свойственно. Впрочем, в последнее время он бегает именно таким образом. Раньше, в 2008–2009 годах, когда Хаттестад выигрывал Кубок мира, тактически он бегал достаточно вариативно: мог как выходить вперёд, так и держаться в забегах сзади, а потом резко выходить вперёд на финише… На Олимпиаде в Сочи он постарался создать для себя максимально комфортные условия на финише.
Ещё одно моё многолетнее наблюдение: четвертьфиналы на Олимпийских играх и чемпионатах мира по остроте борьбы практически равны полуфиналам на этапах Кубка мира. Здесь не бывает проходных забегов. Мы неоднократно говорили нашим лыжникам, чтобы они на четвертьфинал выходили с таким настроем, как будто это их последний забег. Тем не менее опытный лыжник-спринтер бережётся в забегах по максимуму, понимая все трудности, которые возникают в горных состязаниях, а в сочинских — особенно, поскольку провели здесь несколько сборов, тестировались, делали углублённые обследования… Все: как тренеры, так и спортсмены — понимали, какие лимитирующие факторы существуют у каждого из них. Каждый знал, где и сколько он может потратить сил, сколько их надо сэкономить…
Самая главная ошибка Сергея Устюгова заключалась в том, что он дважды: в четвертьфинале и в полуфинале — сделал слишком мощные ускорения, которые, несомненно, происходили в зоне острого гликолиза. За время, отведённое до финала, он просто не смог полноценно восстановиться. Но как это ни странно, он уже который раз наступил на одни и те же грабли. Ведь ещё в январе, когда мы практически в тех же условиях в Сочи проводили контрольную тренировку, пусть в режиме спринтерской эстафеты, у Устюгова также к последнему забегу не получилось восстановиться, и он не смог показать желаемый результат. Сам себе на последнем этапе Сергей очень сильно проиграл по времени. Причём сработал по абсолютно такому же сценарию, как затем и на Олимпиаде: совершал ускорения, пытался оторваться, и на третий раз его уже не хватало… Понятно, что на контрольной тренировке ребята бежали классикой, поскольку мы в тот момент прикидывали варианты эстафетного состава на Олимпиаду. Но выводы-то из той ситуации тоже следовало сделать.
Впрочем, Олег Перевозчиков потом подтвердил, что давал Устюгову задание на финал: выходить вперёд сразу. Но у него это уже не получилось. В финале собрались спортсмены достаточно быстрые и резкие: Хаттестад, Петерсон, Йонссон… Эмиль, кстати, вначале тоже попробовал дёрнуться… Потом, как мы говорим, «встал», и, плюнув на всё, спокойно докатывался до финиша. И получил в итоге бронзу…
Такие реактивные ускорения в горах, которые совершал Сергей, даром не проходят. Но на следующих стартах уже на равнине, на этапе Кубка мира в Фалуне, у него получилась аналогичная ситуация: квалификацию и два забега Устюгов прошёл довольно легко, а в финале опять ничего не смог сделать… Это ещё раз говорит о том, что у него даже на равнинных стартах в прошедшем сезоне часто западал четвёртый повтор.
Трудно сказать, если бы не падение, сумел бы Сергей в этом состоянии сражаться на финише за медаль или нет… Глядя на того же Хаттестада, было видно, что он вёл борьбу очень вдумчиво. Даже если и уходил вперёд, то достаточно экономно, плавненько, без лишних рывков… В отличие от Устюгова, который делал все рывки резко, сильно закисляя свои мышцы.
По моему мнению, если бы Сергей в четвертьфинале постарался сэкономить силы, провёл забег поспокойнее, не выигрывая пять метров у второго спортсмена и десять — у третьего, когда можно было спокойно держать отрыв в метр-два, у него было бы значительно больше шансов сражаться в финале за медаль, в том числе и за золотую… В спринте нужно всегда держать ухо востро. Можно сравнить тактику Устюгова на сочинской Олимпиаде и Панжинского в Ванкувере, поскольку они были примерно в одном и том же возрасте. Александр вёл свои забеги куда более вдумчиво и грамотно, хоть и выигрывал, начиная с пролога. Он не выходил первым, хотя легко мог это делать. Было чётко видно, что в четвертьфинале Саша берёгся, не растрачивал силы на промежуточную победу. А когда выходил вперёд, делал небольшой отрыв, и достаточно легко его поддерживал.
Вполне возможно, что в дистанционной команде, где тренировался Сергей, не особенно прорабатывали детали спринтерской контактной борьбы, тактику ведения гонки. Мы в своей группе этим вопросам уделяем достаточно много внимания. Велась ли такая работа с Сергеем — мне трудно судить. Но большой искушённости в его тактике бега я не увидел. А поскольку в этом плане он несколько отставал, оттого и бросался в ускорения, теряя голову. Ему и его нынешним наставникам, как мне кажется, об этом стоит задуматься, если у них есть намерение продолжать соревноваться в спринте.
Ещё одна драматическая история, разыгравшаяся в коньковом спринте на Играх, была связана с Антоном Гафаровым. Многие болельщики очень искренне сопереживали ему после падения, когда он на сломанной лыже пытался доехать до конца дистанции, не сходил с трассы… Ещё в Сочи в одном из интервью я отметил — в том, что он пытался двигаться к финишу на сломанной лыже, не самый главный героизм Антона. Гафаров, несмотря на постоянные проблемы со спиной, на протяжении нескольких лет упорно тренировался, чтобы выйти на этот старт на Олимпиаде и бороться за высокий результат. По тому состоянию, в котором находилась его спина, ему нужно было сделать операцию ещё за год до Олимпиады. Но из-за подготовки к Сочи он решил хирургическое вмешательство отложить и прооперировался только весной, после Игр.
Эта проблема у него ещё с детско-юношеского спорта. Спина болела, но её не лечили. В итоге ситуация оказалась достаточно запущенной. Мы как могли в течение нескольких лет ему облегчали работу с утяжелителями и на силовых тренажёрах. Но всё равно травма так или иначе давала о себе знать. Антон, постоянно превозмогая боль, продолжал тренироваться. На многих занятиях наблюдал, как он, стиснув зубы, продолжал работать и никогда в тренировочном процессе не просил поблажек. На вопрос «Как ты?» всегда отвечал: «Сойдёт…» Хотя с ним регулярно работал наш доктор, помогал массажист, я понимал и видел, что на многие тренировки он выходил с болью. Перед его силой воли преклоняюсь. Именно то, что Антон с такой серьёзной травмой продолжал активно готовиться к Олимпиаде, считаю если не героизмом, то как минимум серьёзным мужским поступком.
Когда во время полуфинала в Сочи Антон упал на спуске, он порвал связку в районе позвоночника, которая держит мышцу спины. С этой травмой, на одной лыже добрёл до финиша в состоянии аффекта. На этом, увы, Олимпиада для него закончилась.
Там же в Сочи меня спрашивали, что всё-таки помешало Алексею Петухову реализовать свой горняцкий потенциал на сочинской трассе? Во время экспресс-интервью, которые транслировались ТВ, он сам говорил о том, что проблема была в мягкой трассе, что его дёргало на спусках… Как я понимаю, Алексей старался максимально сэкономить силы как в четвертьфинале, так и в полуфинале. Он думал, прежде всего, о том, как он будет бороться за медаль. Поскольку задача перед ним стояла только такая. В полуфинале он решил обойтись малой кровью. Ведь и в четвертьфинале Лёша не хотел напрягаться. Но когда ускоряться начал Устюгов, ему всё-таки пришлось потратить больше сил, чем он планировал. Но прошёл дальше он беспроблемно. А в полуфинале совершил ряд тактических ошибок — возможно, под влиянием этих снежных условий, на которые он жаловался в телеинтервью.
Петухов — не очень быстрый гонщик. При таких вязких условиях трассы ему взорваться сложнее, чем, скажем, тому же Устюгову. Он, конечно, пытался выйти на подъёме, но его всё время закрывали. А финишная прямая — не его козырь. Всё, что он мог бы сделать, он должен был делать на подъёме.
На результат повлияла ещё и его зависимость от психологических обстоятельств. Возможно, на него сильно давил тот факт, что мы рассчитывали на его медаль. Да мы этого и не скрывали — об этом несколько лет говорили. Тем более, тогда в основной команде ещё не было Устюгова, и главные надежды были связаны именно с Петуховым — он как раз тот лыжник, который очень хорошо себя чувствует в горах, на сложных дистанциях (читай на подъёмах). Но случилось так, что всё время до его старта (последние две недели, которые наша группа находилась на Олимпиаде) мы готовились на жёсткой трассе. А буквально накануне резко потеплело. Алексей, к сожалению, не сразу приспосабливается к изменению снежных условий. Но это не значит, что он не мог бороться. Если бы он оказался в финале, то вполне смог бы сражаться за медаль, поскольку от забега к забегу скорость у всех немножко падала. Тем более, что в его спринтерской биографии бывали ситуации, когда он после 20-х мест в прологе попадал в финал и занимал призовые места.
Вообще, все недочёты при подготовке трассы на спуске, где случилось много падений в индивидуальном спринте свободным стилем, были, конечно же, организационными. Хотя накануне стартов специалисты, ответственные за подготовку трасс, обещали чуть ли не перед каждым забегом заново укатывать лыжню, чтобы обеспечить высокий уровень подготовки трассы. На деле же ничего этого не было! Как нам потом объясняли ответственные за трассу люди, специальные машины с катками были рассчитаны на свежий снег. В условиях старого мокрого снега они не годились. Из-за случившейся оттепели нужно было срочно укреплять трассу, посыпая её селитрой. Но получилось так, что машины для распыления селитры, которые были закуплены, также не могли работать в том мокром и вязком снегу, поскольку система разбрасывания селитры зависела от того, как крутится укатывающий валик. В том снегу этот валик не крутился вообще, и селитру не могли посыпать равномерно. Пришлось рассыпать её руками. Поэтому сделали это не везде и неравномерно. Да ещё и селитра оказалась не та, которая нужна. Оттого даже на подъёмах где-то встречались жёсткие куски, а где-то мягкие. В итоге между спортсменами шла тактическая борьба ещё и за участки лыжни, которые были более жёсткими. Спортсмены уже знали, где такие участки, и старались выбирать. В частности, Крюков, когда пропустил вперёд Халфварссона, искал место, где лыжня была пожестче.
Как выяснилось позже, рабочие засыпали верхушку спуска селитрой, а в середине и внизу этого не сделали. И тот кусок, где все падали, как раз оказался не засыпанным, да ещё и был изрядно разрыт падениями в прологе. После квалификационного раунда спуск, естественно, выровняли. Но поскольку снег был очень мягким, он после нескольких забегов очень быстро снова превратился в кашу. Тот же Гафаров говорил, что даже не понял, как он упал и почему. Единственное, что почувствовал: одна лыжа была у него на жёстком снегу, а вторая ушла, как в песок, и зацепилась за что-то. Получается, что эта лыжа его и затормозила, он не смог выровняться, его развернуло, раз он так серьёзно сломал лыжу… Вообще, скажу вам, такого количества падений я вообще никогда не видел в спринтерских состязаниях!
Но впереди ещё была командная спринтерская гонка классическим стилем, где наша команда считалась главным фаворитом. Все помнили, как выступала российская сборная на этапе Кубка мира в Сочи, выиграв спринтерскую эстафету, правда, в другом составе.
Спринтерская эстафета практически во всех странах формируется примерно одинаково. На последний этап обычно ставится спортсмен, обладающий спринтерскими навыками: не важно, спринтер он или дистанционщик. Главное, чтобы он имел навыки тактической борьбы и достаточно хорошо бежал спринт. На последнем этапе надо уметь мощно финишировать. На первый этап стараются подобрать спортсмена, умеющего достаточно хорошо выдерживать высокую дистанционную скорость. А в идеале — умеющего сработать на отрыв, а это уже больше дистанционные возможности спортсмена.
Мы готовились на классику в том же ключе, что и на свободный стиль — повышая аэробную мощность спортсменов. Хотя допускали вариант, при котором вторым в этой гонке побежит дистанционщик. Но своих спринтеров всё же готовили к командному спринту. Мы даже замахнулись на подготовку дублирующего состава, пригласили в спринтерскую группу Ивана Гуляева и Никиту Ступака, которые за год до этого на чемпионате России в Сыктывкаре неплохо показали себя в спринтерской эстафете. У Ступака там был даже абсолютно лучший результат. Мы надеялись, что сможем за год подтянуть этот дуэт до мирового уровня. Думали, что и Александр Панжинский сможет в аэробе прибавить, чтобы поувереннее чувствовать себя на сочинской высоте, мы с ним специально много работали в этом направлении. Но у Панжинского в сентябре случился гайморит… В итоге получилось, что как и перед Валь ди Фиемме, у него сильно упала гемоглобиновая масса. Потом в середине сентября, на сборе в Вуокатти, он снова заболел гайморитом. Уехал в Москву, сделал операцию, к середине октября вылечился, но восстанавливался долго, потому что аэробные качества были подсажены из-за приёма антибиотиков. Они у него и так были самым слабым звеном. Тем не менее в командном спринте на этапе Кубка мира в Асиаго Панжинский здорово отработал одновременными ходами в команде с Крюковым.
Одновременный бесшажный ход мы за последние годы действительно очень сильно подтянули. Высота для Саши там была не критическая — всего 1.000 метров над уровнем моря. Поэтому в Асиаго его аэробных качеств на выполнение поставленной перед ним задачи хватило сполна. Вот если бы в Сочи была такая же высота, то, возможно, в эстафете побежал бы Панжинский.
Саша очень остро переживал, когда не отобрался в олимпийскую команду на контрольной тренировке в Сочи. Для него это стало если не трагедией, то катастрофой точно. Состояние у него было депрессивным. Несколько дней он вообще ни с кем не разговаривал. На третий день я вытащил его на беседу. Постарался убедить, что винить в первую очередь нужно только себя. На самом деле, он вправду был в этом немножко виноват — ведь с теми заболеваниями, что преследовали его в последние два года, можно было разобраться и раньше. Тогда мы обошли бы эту проблему стороной, и шансов на попадание в команду было бы намного больше. Также не могу назвать непреодолимой для него проблему гор.
*
Гафаров вышел из борьбы первым. При всём том прогрессе, который он демонстрировал в этом сезоне, Антон совсем не горный гонщик. Ему явно не хватало времени, чтобы восстановиться между забегами. Это всё-таки не индивидуальный спринт, где паузы на отдых намного больше даже перед финалом. Насчёт Япарова у меня ещё в начале декабре появились какие-то внутренние сомнения. Я видел, как он вёл 10-километровую гонку в Куусамо: сначала лидировал, потом резко сдал. Это говорило о том, что со скоростной выносливостью у него есть проблемы. Кроме того, зная его одновременный ход, я понимал, что на финише это тоже может стать проблемой. Ещё было внутреннее предчувствие, что результаты, показанные в начале сезона — это его пик, и во второй раз выйти на него у Димы вряд ли получится. Потом, уже на Олимпиаде, мои опасения подтвердились.
*
Сомнения относительно Максима Вылегжанина, конечно, присутствовали. Нас беспокоили два фактора: во-первых, текущее состояние Вылегжанина, и оно зависело не просто от того, как он подойдёт к Олимпийским играм, но и от того, как он пройдёт предшествовавшие командному спринту дистанционные гонки. Во-вторых, были ещё опасения относительно того, что он захочет стартовать и в 15-километровой «разделке» классикой. К счастью, он на этот старт не вышел, поэтому я считал, что всё находится в допустимых границах. Ещё такой момент: у Максима не получилось необходимой подготовки к спринтерской эстафете. Он мог хорошо держать высокую дистанционную скорость, но не всегда реагировал на неожиданные рывки соперников. Наверное, эти нюансы сыграли свою негативную роль в том, что он на своём заключительном этапе немножко отстал от лидеров на финише и передал Крюкову эстафету с небольшим отставанием от финна и немца. Хотя при этом они уже достаточно много выигрывали у четвёртого места.
Перед Максимом стояла задача дёргать группу и стараться передавать эстафету первым, чтобы Крюков комфортно вёл тактическую борьбу, а не доставал соперников. Но необходимо было всё-таки экономить силы на заключительный этап. Вышел первым на подъёме — и этого достаточно для третьего этапа. Нужно было просто доехать до финиша первым, не стараясь уходить в отрыв, разрывать группу, но очень сложно было оценить своё состояние: сможет оторваться или нет… В итоге не получилось. Тем не менее я считаю, что Максим свою задачу-минимум выполнил неплохо.
Общая задача командной тактики была сформулирована давно. В нюансы я, естественно, не вмешивался, поскольку не знал его текущего состояния и конкретных задач по этапам: на этом надо обязательно отрываться, а на этом беречься — не оговаривал. Конечно, если бы оба спортсмена готовились у одного тренера, было бы проще ставить перед обоими стратегические задачи. Как, к примеру, было с Петуховым и Крюковым на чемпионате мира в Валь ди Фиемме. Я точно знал, что Алексей готов настолько, что может в нужный момент и в нужном месте разорвать группу или натянуть, заставить соперников поработать… К тому же многие Петухова побаивались, поскольку знали его силу, особенно на подъёмах. А в Фалуне, наоборот, исходя из текущего физического состояния перед Лешей стояла задача только удержаться.
Небольшой проблемой по ходу последнего этапа командной гонки стало то, что Крюков ушёл на него с лёгкой отдачей. Там получилась двоякая ситуация. С одной стороны, конечно, смазчики поступили неправильно. Когда Никита настраивался на гонку и был весь в себе, они обратились к нему с вопросом, надо ли чуть подмазать лыжи? Как они утверждают, он сказал, что не надо. А Никита говорит, что этого не помнит. Вероятно, он в тот момент ответил на автомате, не вникая в смысл брошенной фразы. Надо было всё-таки спрашивать у него о работе лыж, как только он финишировал после своего второго забега, а не спустя какое-то время, как он отошёл от смазочного стола. То есть даже такие мелочи надо продумывать заранее. В будущем такие вещи допускать уже будет непростительно. Ошибки надо учитывать.
Если исходить из состояния трассы и той смазки, которая у него была, он всё сделал почти идеально. Правильным было то, что он не кинулся сразу за немцем и финном вдогонку, видя, что они чуть побыстрее начали свой этап. Хорошо было и то, что он чуть отпустил их на первом подъёме от стадиона, а потом постепенно подтягивался. Конечно же, он чувствовал, что лыжи у него едут получше, чем у них. Поэтому Никита подкатился к ним вплотную на спуске. Когда соперники начали ускоряться, как он говорит, чувствовал в себе достаточно сил, чтобы их обойти. Но, когда попытался это сделать на подъёме, — не позволила отдача. Я стоял как раз в этом месте и видел, что Никита делал два-три быстрых шага и затем следовал прострел лыж, сбой в держании. Это сразу же давало метр проигрыша. На этом участке так случилось трижды. Тем не менее Крюков сумел оставаться вровень с соперниками. На спуске, однозначно, он накатил бы обоих. Единственное, если б знал, что ему под ноги рухнет Чарнке, стоило бы чуть притормозить… Лучше б он проиграл тогда метр на спуске и потом накатил, чем балансировал на грани потери равновесия. Даже отскочить на дальнюю лыжню у него в то мгновение не было возможности, поскольку та лыжня была почти не накатана, и лыжи по ней плохо ехали. Пришлось бы ещё лишний раз перестраиваться…
После того рокового командного спринта меня часто спрашивали: как бы разворачивались события на финише, если бы финн не свалил немца на повороте, и последний не рухнул бы Никите Крюкову под ноги?
Естественно мы этот вопрос просчитывали: что было бы, если бы немец не упал? Логично было просчитать, с какой скоростью двигались спортсмены по дистанции на момент падения. Оказалось, что у Крюкова в момент столкновения скорость была на пять процентов выше, чем у Яухоярви. А это значит, что на отрезке до финишного поворота он имел все шансы объехать финна естественным образом и на поворот выехал бы или чуть впереди, или в худшем случае — вровень. Исходя из того, что переключение с низкой стойки, в которой спортсмены катятся со спуска, на толчки одновременным Крюков всегда делает очень мощно, мы уверены, что Никита ещё бы отъехал от соперника как минимум на полметра-метр. Тогда вопрос финиша был бы чисто техническим — удержать полученное преимущество. Насколько всем известно, в последние годы ещё никому не удавалось, выйдя за Крюковым на финишную прямую, выиграть у него.
Мы просчитали, что в результате падения ему в ноги немца Никита потерял порядка трёх секунд, не считая того, что этот сбой повлиял и на мышечные ощущения. Включились мышцы-стабилизаторы, которые вовремя среагировали на ситуацию и позволили Никите устоять. Но чтобы устоять, ему пришлось потратить достаточно много сил. Может ещё и какие-то мышцы потянул, внеся дисбаланс в плане нервно-мышечных взаимодействий… Скорость движения на спуске у него упала сразу на 30 процентов. Для того чтобы не отстать от финна, Никите пришлось резко взвинтить темп, что он и сделал. Но, когда входил в вираж, набранная скорость погасилась. Получилось, что этот рывок оправдал себя лишь частично, при этом отобрав слишком много сил, которых, скорее всего, ему не хватило на финишной прямой.
Как Никита сумел устоять в этой экстремальной ситуации? Я думаю, помогло то, что в предшествовавшем подготовительном сезоне мы устраивали специальные тренировки, когда ребята нашей группы разыгрывали контактную борьбу на спусках, скатывались с гор, толкая друг друга и тренируя сохранение равновесия в экстремальных ситуациях. Вся эта работа была направлена на повышение устойчивости. Мы предполагали, что на Олимпиаде борьба будет жёсткой. Да и в течение всего сезона Крюков несколько раз попадал в такие ситуации, когда ему приходилось проходить участки трассы на одной ноге, когда его прижимали к краю, выталкивали… И он везде умудрялся устоять. В этом сезоне у него не было чистых падений, как говорится, по собственной вине. Упал лишь в Лахти, когда его зацепил соперник. Хотя было время, когда Никита по 4–5 раз падал на соревнованиях в течение сезона.
Самого момента падения Чарнке я не видел, потому что стоял на последнем подъёме. С него не было видно той части спуска, которая была за поворотом. Следил за тем, как они зашли в поворот, а потом сильно удивился тому, что Крюков, который шёл вслед за финном, отстал от него в конце спуска. Хотя я знал, что лыжи у Никиты едут лучше…
*
Ещё одну злую шутку с ним сыграл тот факт, что расстояние между лыжнями на финишной прямой было больше, чем обычно. Как правило, на всех международных соревнованиях одна лыжня от другой на финишной прямой находится на расстоянии 60–70 сантиметров. На сочинском лыжном стадионе была достаточно широкая поляна. До начала соревнований, пока мы тренировались на трассе, там было шесть лыжнёй. А к гонке сделали только четыре лыжни на финишной прямой на расстоянии 90 сантиметров друг от друга. Когда Крюков перестраивался (это было видно на повторе), у него произошёл сбой, поскольку момент перестроения с лыжни на лыжню в состоянии утомления доведён до автоматизма, спортсмен выполняет его без акцентирования внимания. Из-за большего расстояния между лыжнями Никита не попал одним движением в соседнюю лыжню, опять была потеря как минимум в метр, а то и больше. А ведь в тот момент Никита почти догнал финна — между ними было меньше чем полсекунды. Оставался короткий финиш, около 20–25 метров, и, скорее всего, всё могло решиться в разножке. Обычно за счёт филигранного исполнения этого элемента Никита выигрывает у соперников не менее двух-трёх десятых секунды. Но после небольшого сбоя при переходе в параллельную лыжню шансов не осталось…
Финиш я уже, конечно, видел. И расстроился… Потом сразу пошёл в нашу смазочную кабину. Навстречу мне Анатолий Иванович Шмигун — поздравляет с золотой медалью.
«С какой золотой медалью?» — спрашиваю у него.
«Да, — говорит, — сто процентов даю, что финна сейчас снимут… Я смотрел на мониторе в кафе, там явно было нарушение!»
Я схватил рацию, стал вызывать Юрия Анатольевича Чарковского, просил передать Елене Вяльбе, чтобы подавали протест. Они мне ответили, что сейчас подают протест немцы — они с ними уже разговаривали. Всё замерло в ожидании… А через полчаса получили ответ, но совсем не тот, на который надеялись. Оказалось, что протест немцы подали совсем о другом, они хотели, чтобы им вручили хоть какую-нибудь медаль.
Но в принципе, техделегаты и судьи в этом году внедрили такую практику, что они сами просматривают ход гонки и принимают какие-то решения. А там было падение, поэтому момент просматривался особенно тщательно. И сразу же был разбор этого случая, независимо от подаваемых протестов. Но если мы с чем-то не согласны, мы подаём протест, причём не обязательно в этот момент. В течение 48 часов потом можно подавать апелляцию… Так можно было бороться достаточно долго. Но по решению, которое судьи уже приняли, было ясно, что у нас ничего не получится.
А ведь нарушение всё-таки было! Когда один соперник проезжает другому по лыжам — это всегда нарушение. Больше того, могу сказать, что некоторые знакомые финны, которые смотрели Олимпиаду по телевизору, были абсолютно уверены, что за такое нарушение финскую команду должны были снять с соревнований. Даже на таком уровне все понимали, что их соотечественник нарушил правила.
Если посмотреть статистику, в спринтерских гонках, по-моему, ни на одном чемпионате мира и ни на одной Олимпиаде не было ни одного удовлетворённого протеста. То, что они вынесли финну предупреждение, говорит о том, что косвенно они признали нарушение правил. Однако если было нарушение, которое повлияло на результат — по правилам должна была быть дисквалификация. Но судьи решили по-другому. Спросите почему? Не знаю.
Судейство в лыжной программе Олимпиады было организовано так, что над главным судьёй стоял директор Кубка мира Пьер Миньерей, который, в общем-то, и принимал решения. А по голосованию в том совещании, насколько мне известно, двое из пяти членов жюри проголосовали за дисквалификацию. Всё решилось одним голосом.
В Ванкувере, когда была ситуация с падением в квалификации Петры Майдич, судьями было принято решение в пользу спортсменки о допуске её в забеги, хотя по результату квалификации из-за падения она туда не вышла. Но поступили по-человечески и разрешили спортсменке бежать в четвертьфинале. В Сочи некорректное прохождение трассы финном вообще было явной помехой для результата сразу двух команд. Но нарушитель тем не менее оказался с золотой медалью.
Какие первые слова я говорил Никите, сразу после гонки, честно говоря, не помню. Конечно же, какое-то время спустя мы с ним всё обсудили. Пришли к выводу: во-первых, хорошо, что не упал сам; во-вторых, получилось так, как получилось. И серебряная медаль — это всё-таки медаль, пусть и с привкусом горечи. А судьба золота зависела уже не от нас, а от решения судей. Мы поговорили с ним несколько раз накоротке, потом затянули всякие олимпийские формальности и официальные встречи, так что глобально обсудить произошедшее возможности долго не представлялось. Потом у нас было достаточно много времени на общение в «Русском доме», когда ждали чествования медалистов, и мы ещё раз проговорили эту ситуацию с падением немца ему в ноги, что так досадно не повезло… Никита уже достаточно спокойно реагировал на проигрыш. Он вообще выдержанный человек.
На самом деле шлейф каких-то досадных неудач тянулся за Никитой весь нынешний сезон. Причём не от него зависящих. Даже на выигранной гонке в Нове Место его так прижимал к ограждению Йонссон, что он чуть не вылетел с трассы: на одной ноге еле устоял и проехал. А до этого была сломанная палка на командном спринте в Асиаго…
При подготовке к Ванкуверу мы больше шли на интуиции. У нас было значительно меньше знаний. А когда меньше знаешь — меньше переживаешь, меньше волнуешься… Воистину: во многие знания — многие печали! Могу сказать самое главное: при подготовке к ванкуверской и к сочинской Олимпиадам мы не допустили никаких серьёзных ошибок. По дороге к Сочи мы уже более осознанно строили тренировочный процесс. Всё было правильно спланировано. Об этом говорит объективное состояние ребят. К сожалению, реализовать его в максимально высокий результат не позволили определённые нюансы, о которых мы говорили выше.
Разной была и подводка спортсменов к этим стартам. Перед Ванкувером вероятность снижения результатов из-за неправильных методических решений была выше. Там чисто интуитивно я какие-то из заранее запланированных тренировок изменил или вообще отменил. В итоге мы не ошиблись. Сейчас, перед Сочи, мы уже обладали совсем другими знаниями, был организован куда более качественный контроль за спортсменами при помощи аналитического центра ЦСП. Мы чётко понимали, что перебрать в нагрузке уже не сможем.
В плане психологического состояния… Конечно, после Ванкувера была эйфория. Первая для всех нас Олимпиада и такая успешная: наша группа завоевала полный комплект медалей… После Сочи было некоторое опустошение и разочарование… Хотя мы сделали всё, что могли. А вышло — как вышло.
Если подводить итог сочинской Олимпиады, могу сказать, что мы постарались сделать всё, что от нас зависело. Почти всё, что мы запланировали, мы выполнили. Вокруг нас было много людей, которые нам помогали, что называется, от чистого сердца и делали для нас всё что могли. Так же, как и мы, все были расстроены, что остались без золотой медали. Но лично я могу сказать, что ещё раз такое четырехлетие по подготовке как тренер я уже вряд ли выдержу. Чисто психологически по количеству и эмоциональности работы не смогу уже повторить. Это было очень тяжело. Мы мобилизовались и два года отработали, забыв обо всём: о семье, о друзьях, даже о различных конфликтах, возникающих в процессе работы. Именно поэтому, если так готовиться ещё раз — я сразу говорю себе: «Нет! Я не смогу».
С другой стороны, конечно, с позиции опыта всё может быть гораздо спокойнее. Думаю, что с такой самоотдачей лично у меня работать больше не получится. Наверное, у каждого человека есть какой-то психоэмоциональный пик. В моей работе, скорее всего, этот пик и пришёлся на сочинскую Олимпиаду. Я даже подумывал о том, чтобы уйти из сборной команды…
Но мы вступали в новый сезон — уже с мыслями о чемпионате мира в Фалуне… ■
Читать далее: