…Эту открытку (см. иллюстрацию ниже) я увидел пришпиленной на информационном стенде в сноубордическом тоннеле в Вуокатти. Тут штука вот в чём: если ты приехал в Вуокатти в какой-то из коттеджей «Колазко», то за ключами нужно идти на ресепшн в сноубордический тоннель. Туда-то я как раз и пришёл, там открытку и увидел.
Для человека, который в своё время немало погонялся на деревянных лыжах, изображение их, да ещё и в неожиданном месте — всегда толчок, всегда — небольшое потрясение. Пригляделся. На открытке — то ли очень старые, то ли очень редкие, ручной работы деревянные лыжи. Плюс — какой-то текст по-фински, адрес сайта, телефон.
У меня с собой был фотоаппарат-мыльница, я эту открытку сфотографировал, и как бы даже постарался заставить себя позабыть об этом. Позабыть потому, что бывал я в Вуокатти уже много раз, писал что-то о Вуокатти в том или ином виде — тоже немало. Казалось бы — сколько можно писать об одном и том же месте?
Но открытка не отпускала, вид деревянных лыж ручной работы — не давал покоя. Кому в наш век пластиковых лыж понадобились деревянные лыжи? И не просто деревянные, извлечённые на свет божий из сарая или гаража, а, судя по всему, новенькие, только что сделанные, «не целованные». Кто их делал? Для чего? За этим угадывалась какая-то тайна, которую хотелось разгадать, разведать. Но я всё удерживал себя, всё не звонил, не ехал.
За день до отъезда в Москву — не утерпел. Набрал номер телефона, указанный на открытке. Пожилой голос ответил что-то по-фински; услыхав английскую речь, на том конце провода надолго замолчали, но трубку класть не стали. Быть может, пошли за переводчиком?
Так и оказалось. Через минуту трубку взял другой человек, голос его был явно моложе, и он немного говорил по-английски. Представился, сказал, что я из российского лыжного журнала, хочу приехать, посмотреть.
И вот я выезжаю из Вуокатти на 899-ю трассу, идущую на Йоенсуу, через 4 километра сворачиваю под указатель «Ohravaarantie» — уже не на асфальтовую, а на гравийно-щебеночную боковую дорожку, и через несколько сотен метров оказываюсь как будто бы на главной улице какой-то то ли деревни, то ли посёлка — слева и справа жилые дома, палисадники, сараи, гаражи, тут и там перед домами стоят автомобили, кое-где тракторы, прицепные тракторные тележки, снегоходы, квадроциклы. Места явно жилые, не предназначенные ни для фабрик, ни для глаз туристов. Где же тут может быть производство беговых лыж?
Наконец, нахожу дом № 24, паркуюсь, захожу во двор, пытаясь вызвать жильцов. На мой голос навстречу выходят два пожилых человека — мужчина и женщина, и, оживлённо кивая головами, приглашают следовать за собой. Мы проходим то ли через предбанник гаража, то ли через хозблок, и снова выходим на улицу, чтобы через десять метров, повернув направо в глубину двора, уткнуться в просторный ангар. Как потом выяснится, это и была мастерская.
В ангаре мне навстречу выходит довольно молодой человек. Знакомимся. Он представляется: Эско Вилминко. Я вспоминаю, что именно это имя было указано на открытке. Однако вообразить, что именно этот молодой человек, а не старик, который привёл меня в мастерскую, и есть тот самый Эско Вилминко, что делает лыжи ручной работы, не представляется возможным — понятно же, что если здесь, в этом дворе и этом ангаре-мастерской рождаются такие лыжи, то их должен делать именно старик, а не этот мальчишка.
Между тем, выясняется, что именно этот молодой человек и есть настоящий хозяин мастерской, это его территория, а старик — его отец, к производству лыж не имеющий никакого отношения. Эско смотрит на меня чуть насторожённо: я русский, откуда и почему я здесь, зачем пришёл в их дом, неужели мне это может быть и в самом деле интересно? Я вижу эту насторожённость в его глазах и прошу минутной паузы, отправляюсь в машину, беру там свежий номер журнала №46 с описанием моего путешествия по финским лыжным центрам, показываю свою крошечную фотографию в конце статьи — Эско немного оттаивает. Потом я дарю ему альбом «Саппоро-2007», показываю на фотографии Вирпи Куйтунен — подлинной лыжной королевы Саппоро, снова показываю на свою маленькую карточку в самом начале альбома. Эско смотрит на меня уже совсем по-другому, теперь ему понятно, с кем он имеет дело.
*
* * *
Он устраивает мне небольшую экскурсию по мастерской, показывает заготовки из берёзы и ели, которым через какое-то время суждено будет превратиться в длинные охотничьи лыжи ручной работы. Эско объясняет, что использует относительно мягкие сорта древесины: берёзу, ель — они податливы, хорошо обрабатываются вручную и помнят энергию человеческих рук. Он так и сказал: «Они помнят энергию моих рук». Потом Эско объясняет, насколько важно при производстве лыжи, чтобы древесина была бессучковой, ровной, рассказывает, что лично проверяет на деревообрабатывающем комбинате всё закупаемое сырьё. Дальше он показывает, как собирает из нескольких деревянных пластин разных пород дерева «пакет», сваривает-склеивает его на своём прессе-станке, задавая будущей лыже эпюру, прогиб, и лишь после того, как заготовка превращается в монолит, склееный из разных пород дерева, он приступает к ручной обработке деревянного «пакета», способного стать через некоторое время лыжами ручной работы.
Мне хочется с ним поспорить: всё, что я знаю об охотничьих лыжах (знаю, правда, если честно, не очень много, и всё же), говорит о том, что охотничьи лыжи должны быть короткими и широкими.
— Всё правильно, — говорит Эско. — Такие лыжи хороши в сиюсекундном манёвре, если вы подъехали к месту охоты на автомобиле или снегоходе и вам на лыжах нужно пройти несколько сотен метров. А если идти нужно несколько километров? А если несколько десятков километров? Для таких дальних бросков ничего лучше этих лыж (Эско поглаживает трёхметровую лыжину собственного производства) не придумаешь. — Но они не тонут в снегу?
— Если вы посчитаете суммарную площадь опоры этих лыж на снег, то поймёте, что они не уступают обычным охотничьим лыжам, значительно превосходя их при этом в скорости передвижения. — А какова у них площадь опоры на снег?
— Считайте: мои лыжи имеют ширину в 77 мм и длину 280– 310 см. Обычные охотничьи лыжи — при длине в 150 см имеют ширину 150–200 мм. То есть площадь опоры у них вполне сопоставима. Чего я не могу сказать о скорости передвижения — в этом мои лыжи и традиционные охотничьи совершенно не сопоставимы: на охотничьих лыжах вы вынуждены передвигаться почти шагом, почти в режиме движения на снегоступах. На моих же лыжах можно реально скользить. — Сколько пар вы делаете за год?
— Мне не хотелось бы называть конкретные цифры. — Но всё-таки — десятки, сотни, тысячи?
Эско задумывается, потом словно нехотя выдавливает из себя:
— Несколько десятков пар в год. — Сколько стоят эти лыжи в розницу?
— У меня нет розничной или оптовой цены — все лыжи я продаю сам, покупатель приезжает за лыжами прямо ко мне. В зависимости от длины цена колеблется, но в среднем это около 500 евро за пару. — Ого, не дёшево!
— Ну а что вы хотите, это ручная работа, такие лыжи сейчас уже никто не делает в промышленных масштабах. — Кто основные ваши покупатели?
— Если говорить об охотниках, то довольно много этих лыж уходит в регионы, расположенные в приполярной Финляндии, Швеции, Норвегии, в Лапландии. Но берут их не только охотники. На таких лыжах удобно совершать длинные неторопливые прогулки по целине — я, например, не охотник, но использую эти лыжи именно для этого, и проезжаю на них по 300–400 километров за зиму.
Кроме того, в последнее время всё чаще покупают лыжи в качестве подарка или сувенира из Финляндии. Чем дольше длится век пластиковых лыж, тем больше ценится ручная работа, тем более ценятся деревянные лыжи, которые помнят тепло рук мастера, помнят его рубанок и строгальный нож. Мне хочется верить, что это особенные лыжи, что они отличаются от тех, что сделаны на фабрике на конвейере. Наверное, люди, которые покупают их, думают примерно так же. — Какая длина лыж самая популярная?
— Базовая, 280 см. Но охотники на лис и куниц, наоборот, предпочитают самые длинные — 310 см. — Вы работаете здесь один?
— Да. — И у вас нет ни одного помощника?
— А зачем? Я со всем справляюсь один. — Ну, я не знаю, может быть, для того, чтобы нарастить производство и продавать не несколько десятков, а несколько сотен пар лыж в год?
— Нет смысла. Эта ниша невелика, я вполне закрываю её в одиночку, производя лыж столько, сколько у меня реально могут купить.
*
* * *
Когда мы полностью осмотрели мастерскую, и я сделал все необходимые мне снимки, Эско повёл меня из мастерской в гараж, в крохотную пристройку. Поначалу я даже не понял, зачем он меня туда привёл. Но когда он показал мне стеллаж с торчащими из него рукоятками охотничьих ножей, я понял: — Это ваш второй после лыж бизнес?
— А вы считаете, что лыжи — это бизнес?
Я не нашёлся что ответить, а Эско тем временем продолжал:
— Но если считать лыжи бизнесом, то да, это тоже бизнес. Я сам делаю эти ножи. Это очень твёрдая высокоуглеродистая сталь, при её производстве используется эксклюзивная технология закаливания. Я сам точу и полирую лезвие, сам делаю рукоятку из карельской березы, сам крою и сшиваю ножны для этого ножа. — У вас, как и лыжи, эти ножи покупают и для охоты, и в качестве сувенира?
— Совершенно верно. — И сколько стоит такой нож?
— 30–40 евро в зависимости от модели и отделки.
Я снова не сдержался: — Недёшево!
— Ну да, — чуть обиженно вздёрнул брови Эско. — Но это эксклюзивная и очень качественно сделанная вещь. Вы считаете, это дорого?
Я постарался уйти от ответа на этот вопрос: — И много у вас покупают ножей?
Эско снова пожимает плечами, давая понять, что он не хочет называть точную цифру, но снова проговаривается:
— Скажем так, я зарабатываю на ножах почти столько же, сколько на лыжах.
*
*
* * *
Мы выходим из гаража во двор. Здесь нас уже поджидает отец Эско с фотоаппаратом:
— Вы первый иностранный журналист, который приехал сюда к нам, давайте я вас сфотографирую вместе с Эско. — А к вам много приезжает журналистов?
— Финские — случается. К нам приезжали сюда и из газет, и с телевидения, и с радио. Но из России вы первый.
Мы фотографируемся вместе с Эско, я прощаюсь. Правда, мне нужно не переврать имя и фамилию Эско, а листа бумаги под рукой не оказывается. Эско поднимает с верстака обрезок лыжной заготовки и синим карандашом выводит на нём свои имя и фамилию. Чуть подумав, он пишет рядом стоимость ножа — «€30–40». — У меня теперь тоже будет сувенир о Финляндии, — улыбаюсь я, разглядывая обрезок.
*
* * *
Дорогой размышляю. Если Эско продаёт, как он говорит, несколько десятков пар лыж в год, то нетрудно подсчитать, что его выручка составляет 20.000 — 30.000 евро в год. Плюс столько же, или почти столько же ему даёт продажа ножей. То есть в сумме, видимо, у него получается около 50.000 евро. Немного, если из этого вычесть стоимость сырья, оборудования, электроэнергии, налоги. То есть по финским меркам Эско, похоже, не очень богатый человек. Между тем, производство лыж и ножей позволяет ему, тем не менее, зарабатывать себе на жизнь, обеспечивая себя и (похоже на то) своих родителей, но самое главное — его руки всю его не очень пока большую жизнь имеют дело с тем, что он любит — древесиной, способной изогнуться от его прикосновений изящной лыжей, причудливой рукояткой ножа, изящными кожаными ножнами. Он всю свою жизнь производит что-то, что потом с любовью рассматривают, поглаживают люди, ощущающие через эти лыжи и ножи тепло рук Эско Вилминко.
Уже дорогою в Москву, наматывая на спидометр километры трассы Вуокатти — Йоенсуу, я всё думаю о том, что нужно будет всё же как-то собраться со средствами и заехать к Эско, купить у него такие лыжи на память. Мне кажется, лыжи «Esco Vilminko» должны иметь очень хорошую энергетику, они должны согревать и оберегать любое жилище, в которое попадут. Хотя, если честно, не уверен, что соберусь когда-нибудь купить их — всё-таки 500 евро не такая уж и маленькая сумма.
Но вот когда выйдет этот номер журнала, его же нужно будет отвезти Эско, правда? Как-никак, это первая публикация о нём в иностранной прессе. И вот тогда, в этот свой следующий приезд к Эско, мне нужно будет обязательно купить у него… Нет, всё-таки, наверное, не лыжи. А вот нож «Vilminko» — с рукояткой, сделанной и выструганной руками самого Эско из карельской березы, с лезвием какой-то потрясающей твёрдости эксклюзивной закалки, с ножнами, каждый стежок которых сделан лично Эско Вилминко — известным на всю Финляндию производителем эксклюзивных деревянных лыж ручной работы — почему не купить? В конце концов, 30 или 40 евро — это не 500, правда?
Вот эту покупку — нож «Vilminko» — мне нужно будет обязательно совершить в следующий мой приезд в Вуокатти.
Иван ИСАЕВ,
Москва — Вуокатти — Москва,
Апрель 2009 — март 2011