Виктору Федоровичу Маматову – 80!

Сегодня вся спортивная семья поздравляет с юбилеем одного из пионеров золотой эпохи отечественного биатлона – двукратного олимпийского чемпиона, четырехкратного чемпиона мира, последнего председателя Федерации биатлона СССР, экс-первого вице-президента IBU (1993–2002), бывшего вице-президента Олимпийского комитета России Виктора Федоровича Маматова.

В этот замечательный летний день мы публикуем отрывки из готовящейся к изданию автобиографической книги выдающегося ветерана. Книга будет выпущена ориентировочно в конце 2017 года. Отрывки публикуются с согласия автора литературной записи, известного спортивного журналиста Бориса Валиева.

Начало пути…

«В ДЕБЮТНОЙ ГОНКЕ ОБЫГРАЛ САМОГО МЕЛАНЬИНА»

– Как и при каких обстоятельствах оказались в «Локомотиве», на котором, образно говоря, домчали до двух высших олимпийских титулов?

– Локомотивцем я стал в 1952 году, когда после окончания 7–летней школы села Карасево Черепановского района Новосибирской области поступил по примеру старшего брата Александра в Инский железнодорожный техникум.

Прекрасно помню свои первые официальные соревнования. Это была 10–километровая лыжная гонка на первенство техникума, которую я, учащийся первого курса, выиграл. По плохо подготовленной лыжне, в валенках вместо лыжных ботинок, которых тогда у меня еще не было, пробежал ровно за час. Ботинки после этого мне выдали, а весной того же года я выполнил третий спортивный разряд и попал в сборную команду техникума.

Косвенно первый шаг к биатлону сделал там же. Я всегда любил охоту, и еще в школе мама за успешную учебу купила мне хорошее ружье. Поэтому узнав, что в техникуме есть стрелковая секция, не смог, конечно, пройти мимо. Записался и сразу же стал успешно выступать на многих соревнованиях по стрельбе из малокалиберной винтовки. Не оставляя, естественно, занятия лыжным спортом.

Такая моя спортивная активность была замечена, и вскоре меня избрали председателем совета физкультуры техникума.

В армию, служить в которую меня призвали после окончания техникума, я уходил уже будучи чемпионом Сибири по лыжным гонкам среди юниоров. А также чемпионом Новосибирска и призером Новосибирской области в стрельбе из малокалиберной винтовки.

Призвали, надо сказать, довольно оригинально. Позвонили из военкомата и сказали: раз ты спортсмен – бери лыжи, спортивную форму и езжай в Омск, будешь там выступать за сержантскую школу. Приехал я туда с направлением от военкомата, а там никто не знает, где эта школа и есть ли она вообще. Посоветовали обратиться в пехотное военное училище имени Фрунзе: может быть, школа там?

Ее там тоже не оказалось, но заместитель начальника училища, Герой Советского Союза полковник Николай Андреевич Смирнов, который, как выяснилось, слышал о спортсмене Маматове, предложил мне стать курсантом училища, несмотря на то, что учебный процесс к тому времени уже начался. Но офицерское будущее меня не прельщало, и в итоге я хоть в училище и остался, но в роте обеспечения.

«Обеспечивал» училище тем, что начал выступать за него на соревнованиях по стрельбе, лыжным гонкам, легкой атлетике (спортивная ходьба), плаванию, велосипедным гонкам… В общем, закрывал практически все виды, причем, как правило, выигрывал или занимал призовые места.

Потом меня командировали в Новосибирск, в спортивную роту, где однажды и состоялось мое знакомство с правилами современного лыжного двоеборья, состоявшего из бега на лыжах и стрельбы. Их опубликовали в газете как будто специально для меня. Прочитал и подумал: вот то, что мне нужно! Две «моих» основных дисциплины.

Стал пробовать бегать и стрелять, и у меня стало получаться: порой из двадцати выстрелов – 18–19 попаданий.

Но все это было, как говорится, для себя – ни на какие соревнования меня не посылали. Однажды, правда, вызвали на сбор в Бакуриани, я уже даже командировку получил, но об этом в последний момент стало известно полковнику Гушкевичу из штаба округа. Ему очень не понравилось, что накануне чемпионата Вооруженных Сил по стрельбе первый номер сборной Сибирского округа улетает на лыжный сбор в Грузию. Мне передали его приказ: немедленно сдать лыжи и другой инвентарь, аннулировать командировку и готовиться только к стрельбе. Я попытался проигнорировать, рассчитывая на то, что сойдет с рук: очень уж хотелось полететь в Бакуриани.

Но полковник не забыл. Вечером поступил второй его приказ: получить завтра утром в штабе округа предписание и отправляться обратно в Омск, в воинскую часть. Эта была его реакция на то, что я проигнорировал первый приказ. Когда мне об этом сообщили, до закрытия склада оставалось пять минут. Рванул туда. К счастью, кладовщик оказался на месте. Быстро сдал ему инвентарь, а на следующее утро пришел в штаб еще раньше, чем там появился Гушкевич. Когда он приехал, между нами состоялся такой диалог:«Пойдем, получишь предписание, и вперед – в училище» «Но я же все сдал, как вы приказали?» «Когда ты сдал? Я вчера вечером звонил на склад, мне сказали, что ты там не появлялся» «Я успел за пять минут до закрытия» «Сейчас проверим…»

Позвонив и убедившись, что его приказ выполнен, он изменил тон: «Ладно, это тебя спасает. Иди, готовься к чемпионату по стрельбе…»

На этом, образно говоря, мое армейское лыжное двоеборье закончилось.

– А где и когда состоялся ваш первый старт в биатлоне?

– Это случилось уже после того, как я, демобилизовавшись в 1959 году, поступил в Новосибирский институт железнодорожного транспорта. В 1960–м в Свердловске проходил очередной чемпионат СССР по лыжным гонкам. Узнав, что там же состоится чемпионат страны по биатлону, решил попробовать. Взял в клубе свою армейскую винтовку и поехал. Победителем тогда в третий или четвертый раз стал Александр Привалов, будущий многолетний главный тренер сборной СССР. Я занял 16–е место, но при этом обыграл самого Владимира Меланьина, чемпиона мира 1959 года.

Подвела меня тогда элементарная неопытность. Ошибся в расчетах при подготовке к выстрелу. Когда на огневом рубеже налетел порыв ветра, я сделал поправку по его направлению и взял лишнее. В итоге промахнулся. А соображал бы тогда, может быть, и в призерах финишировал…

Но в любом случае меня заметили. В следующем году я принял участие в трех стартах и во всех оказался в десятке лучших, заняв седьмое, восьмое и девятое места. Это были отборочные соревнования к чемпионату мира в шведском Умео. Два из них прошли в Ленинграде, а третье, участники которого определялись по результатам первых двух, в Эстонии, в Отепя. Именно там я показал свой лучший результат, допустив, кстати, ту же ошибку, что и на своем первом чемпионате страны в Свердловске.

На чемпионат мира я, естественно, не попал. В сборную меня тоже не спешили приглашать. В течение пяти лет тренеры главной команды страны меня попросту не замечали, хотя я показывал достойные результаты и меня всячески, как сейчас говорят, лоббировали два уважаемых тренера «Локомотива» Борис Михайлович Быстров и Виктор Александрович Иванов. Причина, на их взгляд, была в том, что сборная успешно выступала на международных соревнованиях, выигрывала чемпионаты мира, и менять что-то в этой связи в составе ее тренеры не хотели.

К тому же до меня доходили слухи о том, что тренеров сборной, якобы, не устраивало, что я студент технического вуза, из Сибири, где, по их мнению, никогда не было большого спорта и не будет и, ко всему прочему, татарин…

«ТЫ КОММУНИСТ! ТЫ ДОЛЖЕН!»

– Почему татарин? Разве человек с именем и отчеством Виктор Федорович может быть татарином?

– Я русский, естественно. Отец Федор Федорович, мать Евдокия Анисимовна, в девичестве Кирьякова. Но, может быть, моя фамилия у них ассоциировалась со словом Мамай? Хотя, если глубоко копнуть, у каждого русского можно, наверное, найти татарские корни.

Кстати, по поводу фамилии. Когда я в 1967 году выиграл чемпионат мира, получил много писем, в частности из Узбекистана, Украины, Карелии, Красноярска, Горького (ныне Нижний Новгород), авторы которых спрашивали: нет ли у меня родственников в их краях? Вынужден был их огорчить…

Но насчет татарина как одного из аргументов против моего попадания в сборную, я думаю, это все же была шутка. Но как бы там ни было, в конце концов я обиделся, окончательно потеряв веру в то, что когда-нибудь стану членом национальной сборной. Обида была такой, что твердо решил закончить со спортом и полностью посвятить себя профессии железнодорожника, тем более что дела в институте складывались неплохо.

Решил и закончил. И может быть, уже никогда бы не вернулся в спорт, но тут подошли сроки 2–й Спартакиады народов СССР, посвященной XXIII съезду КПСС. Это был 1966–й год. Меня вызвали в Новосибирский обком партии и попросили выступить на чемпионате Сибири, где разыгрывали путевки в финал спартакиадных соревнований. Я начал упираться, ссылаясь на то, что уже два месяца как не тренируюсь. Но меня и слушать особо никто не стал. «Ты коммунист! Ты должен!» – сказали мне.

Но все равно в физкультурном диспансере, прежде чем допустить к старту, заставили пройти беговой тест для того, чтобы получить справку о том, что я здоров и готов выступать. Пришлось бежать. Хоть и недолго, где-то минут двадцать, но в день соревнований мышцы болели так, что поначалу каждое движение давалось с трудом. Но я не только добежал, но даже занял второе место. Проиграл победителю три секунды, потому что из-за поднявшегося ветра пришлось слишком долго простоять на огневом рубеже во время стрельбы стоя…

Финал 2–й Спартакиада народов СССР в Свердловске, где я занял третье место в личной гонке, должен был, по моим планам, стать последним в моей спортивной карьере. Бежал я там практически с одной рукой. Вторую разбил о дерево (шрам на всю жизнь остался) во время разминки за день до соревнований. Ехал со спуска (а трассы тогда узкими были, классическими), рядом лыжная гонка проходила. И тут вдруг кто-то крикнул, что на дистанции Ваня Кондрашов появился. А Иван, чемпион Европы 1962 года, нашим парнем был – тоже за «Локомотив» выступал. Я повернулся на него посмотреть и не заметил, как на сосновый сучок рукой со всего маху напоролся. Да так, что куртка лопнула…

Когда спустился, рука плетью висела, ничего ею сделать не мог. Ее быстренько заморозили, забинтовали, и я на следующий день так и побежал. Третьим, повторюсь, финишировал. Но в этой ситуации бронза на вес золота оказалась. Сам себе удивлялся: надо же, с одной рукой и третий!

Через два дня эстафета. Бежал на четвертом этапе, в жутких погодных условиях, на жесткой лыжне. В соперниках – практически одни сборники, ведь сильнейших всегда на последний отрезок ставят. Тем не менее, на финише «привез» ближайшему сопернику 4 минуты и 15 секунд!..

Вернулся в Новосибирск. С чувством исполненного долга и с чистой совестью поставил, как говорится, лыжи в угол, винтовку повесил на гвоздь. Но… меня снова попросили: на этот раз, как было сказано, в последний раз. Надо было съездить еще на одни соревнования всесоюзного масштаба, которые проводились в Мурманске. Подумал: ладно, город заодно посмотрю, в котором никогда раньше не был. Поехал, увидел, победил и… вернулся оттуда членом сборной СССР. Вернее, с приглашением стать ее членом.

Но несмотря на то, что еще совсем недавно страстно желал этого, согласился все-таки не сразу. Я уже аспирантом в институте был, предзащиту успешно прошел, диссертация была на носу. В общем, будущее свое тогда уже видел не в биатлоне…

Но меня все-таки снова уговорили. И обязан этому я прежде всего Виктору Дмитриевичу Баранову (мужу олимпийской чемпионки Любови Барановой), тогдашнему тренеру мужской сборной СССР по лыжным гонкам. Он случайно оказался рядом, когда меня в очередной раз теперь уже практически заставляли принять приглашение в сборную. Долго молча слушал, а потом встал и говорит: «Вы его пять лет не хотели брать, а сейчас сами уговариваете…». Вроде ничего особого не сказал, но как будто шило мне в одно место вставил: ну в самом деле, я же так рвался, так хотел оказаться в сборной! «Ну ладно, хоть и потеряно безвозвратно несколько лет, но все же попробую», – решил я. Попросил дать мне стипендию. Положили 140 рублей. Нормальная сумма по тем временам. Аспирантская стипендия тогда составляла 100 рублей. А когда после окончания железнодорожного института исполнял обязанности заместителя директора завода (было и такое в моей биографии), получал на руки 217 рублей – целое состояние для 60–х!

Так я открыл новую страничку в своей жизни. В декабре 1966 года в рамках подготовки к чемпионату мира-67 сборная СССР выехала на соревнования в Норвегию.

Это был мой первый международный старт. Сейчас уж точно не вспомню, как называлось то местечко, где проходили соревнования(кажется, Линдурот-Коллен), зато прекрасно помню, что стрелять там пришлось, сняв предварительно лыжи. На трассе, предложенной организаторами, не было большого участка для стрельбы лежа, поэтому стреляли… со скалы. Подходили к ней, снимали лыжи и стреляли вниз. Потом снова надевали лыжи и бежали дальше.

Я первый рубеж прошел без потерь, а на втором не рассчитал траекторию, да еще, как мы говорим, задавил приклад как следует, и в итоге заработал четыре минуты штрафа.

И финишировал хоть и с лучшим результатом среди наших, но только четвертым, пропустив вперед трех норвежцев.

Местные фоторепортеры, делая снимки после соревнований, попросили меня надеть шапку-ушанку, а потом в одной из газет написали, что «только один русский сибирский медведь сумел оказать достойное сопротивление доблестным норвежским королевским гвардейцам».

– А кто тогда еще в составе советской команды был?

– Владимир Меланьин, Александр Тихонов, Николай Пузанов, Владимир Гундарцев, Николай Мещеряков…

Потом из Норвегии мы переехали в Финляндию, где приняли участие, если не ошибаюсь, в открытом первенстве страны. Снова бежали 20–километровую гонку, и я опять оказался лучшим в нашей команде. Незадолго до финиша перед последним затяжным подъемом Привалов крикнул мне: «Вон того финна если обойдешь, можешь выиграть…» Я посмотрел, а этот финн уже примерно на середине подъема. Показалось даже, что уже его не догнать. Но я все равно воспринял призыв тренера как руководство к действию. Нашел в себе силы, чтобы включить дополнительную скорость и уже наверху «съел» этого финна. Но после финиша мне вдруг говорят, что с учетом стартового гандикапа я все же четыре секунды ему проиграл…

С этим и приехали в отель. Сидим, обедаем, и тут в зал вбегает хозяин гостиницы. «Кто из вас Маматофф (с ударением на последний слог)?» – спрашивает. Подошел ко мне, стал двумя руками мою руку трясти, поздравлять. Оказывается, я все-таки выиграл эту гонку, причем с преимуществом в 1 минуту 56 секунд…

По этому поводу хозяин угостил наших тренеров пивом за счет заведения. Спросил у меня, что я буду пить? Говорю: я молоко люблю. Через минуту мне принесли большой стакан молока. С той минуты этот господин превратился в саму любезность, обхаживал нас как мог. Даже когда мы уезжали, провожать вышел без головного убора, несмотря на сильный мороз…

А ведь поначалу чуть ли ни как к врагам относился, всем своим видом показывал, что терпеть нас, советских, не может. В тумбочки, которые стояли в наших номерах, подложил журнал с фотографиями Гитлера и финского маршала Густава Маннергейма, воевавшего в конце 30–х – начале 40–х с Советским Союзом. Это сейчас на эти журналы никто бы внимания не обратил или, напротив, с интересом изучили бы редкие исторические снимки, а тогда мы однозначно расценили это как провокацию. К журналам никто из нас даже не притронулся, просто клали сверху на тумбочку одежду, как будто журнала и не видели…

Я потом спросил у финского переводчика, работавшего с нашей командой, почему с хозяином отеля такая метаморфоза произошла, отчего он нас так резко полюбил? Он ответил, что все дело в моей победе, которая теперь по полной программе будет раскручена для пиара этого заведения, дескать, в этом отеле лучшая еда и лучшие условия для проживания, способствующие таким победам…

Полвека назад…

– В феврале 1967 года вы выиграли индивидуальную гонку на восьмом чемпионате мира, который прошел в несуществующей ныне Германской Демократической Республике, в городе Альтенберг. Расскажите об этом подробнее.

– В тот день был очень сильный ветер, кружила поземка, создавая сложные условия для стрельбы. Поэтому на огневых рубежах я старался себя не торопить – в отличие от многих соперников, тщательно выцеливал каждую мишень. Когда отстрелялся последний раз, услышал крик главного тренера Александра Васильевича Привалова: «Давай, Витя, давай! Очень хороший результат показываешь – можешь выиграть!» Ну я и рванул, не жалея сил. Добежал до самого тяжелого длинного подъема, который был перед стадионом. Рядом лес, ветер не столь пронизывающий, как на открытом месте, поэтому там вдоль трассы очень много болельщиков собралось. Немецких, естественно, в основном, но они, услышав крики наших тренеров, гнавших меня вперед, тоже подхватили: «Фитя, Фитя, таффай! таффай!»

Но я догадывался, конечно, что отрыв хороший, поэтому, чтобы не поддаться соблазну сделать передышку, буквально через «не могу» заставил себя не расслабляться: «Девятнадцать с половиной километров пробежал, неужели еще на 500 метров не хватит!?» Голову опустил, зубы сжал и вперед, в прямом смысле на грани своих физических возможностей. Вдруг ужасная мысль пронзает: «Там же перед самым финишем будет деревянный мостик! Как же я на него взберусь? Где силы на это взять?..» Пока думал, вижу чьи-то ботинки у самой трассы. Поднимаю глаза: стоит солдат, один из волонтеров соревнований, и показывает мне, что надо бежать не на мостик, а мимо него (оказывается, после контрольной тренировки организаторы решили внести коррективы в маршрут гонки). Я кивнул, а сам чуть ли не «ура» закричал от радости. «Слава Богу!», – думаю: сил на подъем действительно уже не было…

Финишировал. Меня сразу закутали в теплое одеяло и в палатку. Сел на стул, и, не поверите, палатка сразу начала… вращаться перед глазами. Голова закружилась от дикой усталости. А тут, как на грех, журналисты повалили, в основном немецкие. Начали вопросы задавать. А у меня одна мысль: ни в коем случае нельзя показать им свою усталость. Собрал оставшуюся волю в кулак, стал отвечать. Причем главным образом на немецком. Тогда как раз в институте кандидатский минимум по немецкому языку сдал, так что решил обойтись без переводчика. Потом уже дома прочитал в наших газетах о том, что Маматов после финиша свободно общался с журналистами на немецком и английском языках. Не знаю, откуда взялась такая информация. На английском я точно не говорил. Ни тогда, ни сейчас…

Это был, напомню, 1967 год – год 50–летия советской власти, и вышло так, что в этот знаменательный для СССР год я стал первым советским чемпионом мира. К тому же был членом КПСС, аспирантом в институте, имел семью. В общем, подходил по всем параметрам под эталон истинного советского спортсмена со всеми вытекающими отсюда последствиями для меня. Началось, как говорится, испытание медными трубами. Одно мероприятие сменялось другим, журналисты в очередь выстраивались для интервью, мое лицо замелькало на телевизионном экране. Даже фильм обо мне был снят. Хотел в 2007 году, когда отмечал свое 70–летие, найти эти ленты. Поехал в Красногорск в государственный архив кино-фотодокументов, но там сказали, что все пленки, отснятые в дни празднования 50–летия советской власти, уничтожены в 90–х годах, когда начал разваливаться СССР. А жаль, ведь это же наша история…

ПЕРВЫЙ ЗОЛОТОЙ ЗНАМЕНОСЕЦ

– В олимпийский состав 1968 года попали без проблем?

– Абсолютно! Какие проблемы? В 68–м я уже лидером сборной был. На каких бы международных соревнованиях ни появился, везде говорили: «Маматофф – номер один». В Гренобль тоже приехал в статусе фаворита, действующим чемпионом мира…

– По этой причине вам доверили нести знамя страны на церемонии открытия Игр?

– В том числе. Кандидатов на право стать знаменосцем было двое – я и фигурист Олег Протопопов, который катался в паре с Людмилой Белоусовой. В 1979 году, вы знаете, они не вернулись в СССР из зарубежного турне, попросив политического убежища в Швейцарии. Но это было потом, а в 1968–м именно наши с Олегом кандидатуры были предложены руководством для обсуждения на комсомольском собрании олимпийцев. Почему в итоге выбрали меня, честно говоря, не знаю. Определяющую роль, наверное, сыграло то, что я помимо спортивных заслуг был, во-первых, партийным, во-вторых, аспирантом в институте. Олег, помнится, очень сильно обиделся, он ведь к тому времени был уже олимпийским чемпионом. Но я-то был причем? Моей вины перед ним никакой не было. Знамя из рук у него не вырывал. Выбор участников собрания пал на меня, я и пронес…

Волновался, естественно, здорово. Когда шел по стадиону, мурашки по коже бегали, вся спина от переживаний была мокрой. Я видел до этого по телевизору, как несли знамя штангисты – на вытянутой руке, и старался делать так же. Вроде бы все получилось достойно. Правда, уже после церемонии некоторые руководители нашей делегации, которые шли в первом ряду, высказали по-доброму претензии: куда, мол, так спешил? А я действительно, стараясь, согласно полученной инструкции, не отставать от девушки, которая несла табличку с надписью «СССР», и шагать с ней в ногу, слегка оторвался от группы…

– Вы стали четвертым (после Олега Гончаренко, Николая Сологубова и Евгения Гришина) нашим знаменосцем на зимних Олимпийских играх и первым, кому удалось выиграть после этого золотую медаль…

– Да, удалось это сделать в эстафетной гонке 4×7,5 км, дисциплине, которая дебютировала в тот год на Олимпийских играх. Небезосновательно рассчитывал на победу и в индивидуальных соревнованиях, тем более что на прошедшем накануне контрольном старте выглядел очень хорошо. Но не суждено было – в итоге финишировал только седьмым…

– Что произошло?

– Обсуждая с Приваловым вопрос, в какую группу меня поставить, остановились по моей просьбе на четвертой, в которой должны были бежать все основные соперники во главе с чемпионом мира 1966 года норвежцем Йоном Истадом. В соответствии с обещанным морозом в день соревнований, который, согласно прогнозу, будет нарастать, построили и стратегический план на гонку. Расчет был на то, что к моменту старта должно прилично подморозить, и тогда весь расклад будет перед глазами: можно будет в случае необходимости где-то добавить…

А там на трассе были участки, где со спуска съезжаешь и дальше – дли-и-и-инная прямая. У первой двадцатки спортсменов с этих спусков лыжи метров четыреста сами катили, скорость сумасшедшая, а я как с горы съезжал, практически останавливался. Эти прямые, что называется, на жилах проходил, утопая в снежном месиве. В итоге хоть и оказался в группе сильнейших лучшим, в общем зачете занял только седьмое место. Лидер норвежцев Истад стал одиннадцатым, а все остальные фавориты – вообще в ауте, потому что когда четвертая группа финишировала, дождь уже был сплошным…

Олимпийским чемпионом в результате стал Сольберг. Тихонов выиграл серебро, а бронзовую медаль получил Владимир Гундарцев, еще один наш спортсмен, стартовавший в первой двадцатке.

Пережил я, конечно, это поражение очень тяжело, хотя мне не в чем было себя упрекнуть: выложился на дистанции так, что геморрой от перенапряжения заработал. Прямая кишка, простите за подробности, на два сантиметра вылезла. Массажист команды Валентин Соболев, к которому я обратился за помощью, как увидел, сразу положил меня на стол и с помощью массажа и каких-то мазей вправил все на место. «Теперь, – говорит, – тебе надо обязательно отдыхать, иначе, если это дело лопнет, тогда все…» Я мигом о геморрое забыл: «Как отдыхать? Эстафета же через два дня!»

Утром в день эстафеты Привалов спрашивает: «Как себя чувствуешь?» « Все нормально! – говорю. – Я готов бежать!» Другого ответа Александр Васильевич, естественно, от меня не ждал, да его и быть не могло. «Ладно, – говорит, – побежишь, но только не четвертый этап, а третий. Пусть это для норвежцев станет маленьким сюрпризом – они на третий этап Сольберга ставят, хотят, учитывая его прекрасную форму, здесь решить судьбу гонки, создав необходимый отрыв…»

Тихонов, которому был доверен первый этап, с блеском, несмотря на один штрафной круг, его преодолел, передав эстафету Николаю Пузанову с отрывом в 45 секунд от шедшего вторым шведа Ларса-Гьорана Арвидсона. Пузанов «закрутился» дважды, но, к счастью, швед Торе Эрикссон тоже был неидеален в стрельбе, и наш отрыв увеличился до минуты 41 секунды. Лучшее время на втором этапе показал чемпион мира 1965 года норвежец Олав Йордет, который значительно поправил дела своей команды, сократив отставание от сборной Швеции до двух секунд. А на третьем этапе Сольберг с первых же метров вывел Норвегию на второе место.

Стреляя лежа, я первую пулю послал в «молоко». Что такое? Прицелился снова – хлоп, и чувствую – локоть провалился в снег. Тем не менее, с маленьким просветом попадаю. Тогда следующий выстрел опять уже сознательно делаю с маленьким просветом и снова мимо. Беру чуть повыше, и… все оставшиеся попытки получаются точными. Хоть и с запасным патроном, зато без штрафных. Но пока возился, Сольберг сумел чуть приблизиться, отыграть несколько секунд…

На втором огневом рубеже стоя обошлось, к счастью, без приключений: отстрелялся быстро и точно, отправив Владимира Гундарцева на последний этап с преимуществом в минуту и 16 секунд.

Володя «лежку» отстрелял нормально. Но Истад очень быстро шел по дистанции. Когда Гундарцев стал готовиться ко второй стрельбе на «стойке», норвежец уже к ней подкатывал. «Я начал стрелять, – рассказывал потом Владимир, – а Истад винтовку зарядил и… не стреляет. Стоит и глазами меня давит. Я его взгляд почти физически на себя ощутил. Повернулся, гляжу – он винтовку опустил и на меня пристально смотрит. Такая своеобразная «психическая атака». Бог с тобой, думаю. Продолжаю стрелять: бах – мимо, снова прицеливаюсь – опять мимо. А он, видя это, начинает быстро закрывать свои мишени…

Я взял паузу, сосредоточился и тоже попал. Потом – еще раз, а Истад, напротив, промазал. И вот он, кульминационный момент: у него два последних патрона и две непораженных мишени, у меня один патрон и одна мишень. Промахнись я – это был бы штрафной круг, и одному Богу известно, как сложилась бы в дальнейшем борьба, поскольку моя неудача могла вдохновить норвежца на точную стрельбу, а лыжи у него в тот день катили лучше. Прикладываюсь, меня от волнения болтает, винтовка ходуном ходит, а Истад снова не стреляет, опять, чувствую, меня взглядом сверлит, гипнотизирует. Нет, думаю, все равно попаду. Собрался, взял себя в руки, плавно нажал курок и попал! Этот точный выстрел все и решил, поскольку он надломил соперника. Норвежец хотел меня психологически переиграть, а в итоге проиграл сам, заработав два штрафных круга…»

Мы выиграли эту эстафету с преимуществом в минуту и 48 секунд, став первыми в истории олимпийскими чемпионами в этой дисциплине. Это была большая победа! Я в тот день впервые видел, как руководители нашего спорта, среди которых были фронтовики, прошедшие Великую Отечественную войну, не стесняясь, плакали от счастья и гордости за нас, за нашу страну.

И еще я никогда не забуду, с какой помпой нас с Тихоновым встречали в Новосибирске. Вначале чемпион мира, затем сразу два олимпийских чемпиона из одного города! Мы утерли нос тем, кто еще недавно утверждал, что в Сибири нет и не может быть большого спорта и биатлона в частности.

Еще раз доказали всем, что сибиряки – это особая каста людей, способных на многое!

Получилось так, что, приехав домой со сборов, мне нужно было в тот же день улетать уже в Германию. Время было только на то, чтобы собрать вещи и попрощаться с женой, которая была на работе. Отправился туда, а там одна из сотрудниц отдела, коллега моей супруги, женщина по фамилии Масюк, вдруг встает и говорит: «Виктор, я всю войну прошла медсестрой, и когда первый раз оказалась в составе одной из сибирских дивизий, защищавших Москву, помню, как боялись нас немцы, у них от одного только слова «сибиряк» поджилки тряслись. Ты едешь на чемпионат мира в Германию, вот и покажи им, что ты сибиряк!» Она меня тогда так зарядила, что я выиграл не только этот чемпионат, но и все последующие соревнования на территории Германии, в которых участвовал. За всю карьеру ни разу там не проиграл! Так что иногда правильное и к месту сказанное слово может оказать сильное психологическое воздействие и многое решить…